— Ничего себе, какие интересные выводы… — только и могу сказать я. — Оказывается, в тебя тут не только малахаями бросали… Да. Ты сейчас описала самый вероятный путь у вас в Степи, где все кочуют. Где места хватает всем и где каждый волен сам выбирать свой путь. И где, если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь откочевать на пару десятков переходов в сторону. И там продолжать жить свободно и как нравится только тебе.
— Если ты так заговорил, значит, есть и другие варианты, — Алтынай упирает палец мне в грудь. — Я права?
— У меня нет готового ответа. Но есть мысли.
— Расскажи.
— Есть мнение, что в оседлых обществах (в отличие от кочевых) одновременно и источником, и результатом власти может быть возможность распределения. — Выжидаю паузу, пока до Алтынай не доходит полный смысл сказанного. — Только в нашем с тобой случае нужно сделать так, чтобы нам с тобой было, что распределять. Между твоими людьми.
— Интересно. Но пока всё равно не поняла, — честно признаётся она. — Ты явно что-то задумал. Ты недоговариваешь. Я не могу догадаться, что ты задумал, поскольку ты сказал только часть целого.
— Именно. — Удивляюсь второй раз за минуту; в этот раз тому, как она быстро ухватила суть понятия информация. — Но тебе и не нужно ничего понимать: не хочу тебя заранее обнадёживать. Я сегодня буду у реки, вернусь где-то через полдня.
— Хочешь, схожу с тобой? — вопросительно поднимает бровь Алтынай. — Только я верхом, пешком так далеко не пойду…
— Лично мне ты не помешаешь, — немного удивляюсь её предложению я. — Но я думал, у тебя есть чем заняться здесь? Не хотел тебя отвлекать.
— Заниматься особо нечем. Дочь хана принимает гостя. Все хозяйственные заботы распределены между другими женщинами. У нас тоже есть аналог вашего дежурства, о котором ты упоминал, когда рассказывал об армии. А у меня лично есть кое-какие привилегии.
— Раз топаем вместе, то слушай дальше. Есть ещё один момент. — Решаю в полной мере поддаться порыву и плыть по течению. Продолжая говорить, что думаю; и не взвешивать, что говорю. — Представь, что ты нашла нужные способы; как минимум, твоё стойбище посадило свеклу и собрало тысячу мерных мешков на этот год. И так же на следующий. И через год так же.
— А как это всё сохранить?
— Научу позже… Давай считать, что хранением вообще занимаются два человека, и их работа как раз и заключается в том, что запас в тысячу мерных мешков сохраняется круглый год… Давай назовём это неснижаемым остатком. На случай падежа скота и голода…
— Пока понятно.
— Вот теперь скажи. Что будет после этого?
— Мы не будем голодать, — полувопросительно отвечает Алтынай.
— Точно. — Киваю. — А соседи?
— А соседи будут, — начинает хмуриться она. — Мы, конечно, поделимся, но отдать всё не сможем.
— Продолжай, ты на правильном пути в своих размышлениях.
— Соседи начнут злиться и завидовать, — уверенно продолжает Алтынай после двух минут молчания. — Вернее, вначале завидовать, а потом злиться. Потому что работать, как мы, в других стойбищах точно никто не станет. А когда твой сосед добивается большего, чем ты, благодаря труду, люди почему-то чаще обижаются на этого кого-то. Не на себя. Считая, что это с ними Всевышний поступил несправедливо.
— В который раз поражаюсь твоей недетской широте ума, сестра, — улыбаюсь полусерьёзно, но искренне. — Для себя выношу попутный урок: дочерей хана, кажется, не стоит недооценивать…
— А то! Но и это не всё, — Алтынай, кажется, ухватила кончик моей мысли и теперь уверенно распутывает весь клубок. — Вначале соседи будут завидовать. Потом злиться. Причём виноватыми они сочтут нас, а не себя. Тут не буду объяснять почему, надо знать Степь…
— Не объясняй, — улыбаюсь. — Люди везде одинаковые…
— Но однажды настанет такой год, когда будет не просто голод. — Не слушая меня, продолжает она, увлечённая своей догадкой. — Ты понял… Вот когда голодная смерть начнёт стоять у них за плечом, они решат защитить справедливость, — ошарашенная собственными догадками, продолжает Алтынай. — И они начнут бороться за справедливость, как они её будут понимать.
— Подробности будут? Я не очень хорошо знаю Степь, — улыбаюсь. — В отличие от тебя. Как именно они будут пытаться защитить справедливость? И что именно они будут понимать под справедливостью?
— Попытаются всё отобрать у нас, — широко раскрыв глаза и глядя сквозь меня и коня, сама себе отвечает Алтынай. — Не останавливаясь ни перед чем… И свеклу, и морковь. А когда мы не согласимся…
— Именно. Не подумай, что я учу тебя жизни. Но я считал важным привлечь твоё внимание ко всей сумме проблем и тонкостей сразу. — Слава богу, понятием «суммы» она в результате наших бесед уже отлично оперирует. — Потому что, ты права, кое-какие планы у меня есть. И мои личные планы я пытаюсь продумывать хотя бы на пару шагов вперёд. А наследница хана тут ты.
— Ты именно учишь, — не соглашается она. — Но это и хорошо. Если б ты не объяснил… — она не продолжает мысль, переключаясь через минуту на следующую. — Мне иногда кажется, что ты даже умнее моего отца!
__________
Раушан-апа, тщательно скрывая улыбку, проводила взглядом и азара, гостящего у дочери хана, и саму Алтынай.
