— Зажигательные кидают!
— Кто кидает-то?
— Кто, кто… Немцы!
И рукой вверх показывает. Оттуда гул ровный такой, тяжелый — самолеты летят. Мимо офицер какой-то бежит, на ходу пистолет из кобуры вытаскивает.
— Ну, что стоите? — закричал он на Никишу и Досю. — Живо на базу! Пожар тушить! Не видите — горит?
Истошкин побежал следом за офицером, ладонь к кепке прикладывает:
— Товарищ! Куда жену и детей девать? Какие приказания будут?
— Все на базу! — снова кричит офицер.
У ворот базы уже полно народу. Из ворот дежурный выскочил с повязкой на рукаве.
— Немцы границу переходят! Война!
Тут как раз грузовики подъехали, три машины. Офицер кричит:
— Оборудование грузите! Зеленые ящики! Ящики в первую очередь! — И опять на Никишу с Досей: — Ну, чего ждете? Был же приказ — грузить!
И побежал дальше. Никиша с Досей вместе со всеми стали грузить ящики. А как кончили — новый приказ:
— По машинам! Эвакуация!
Возле Никиши с Досей все тот же офицер.
— В машину живо!
Никиша с Досей забрались в кузов вслед за другими, сидят на ящиках, ждут.
— Вот мама удивится, — тоскливо так говорит Дося. — Прибежит домой, а нас нету.
Не заметили, как рассветать стало. И тут видят — по ту сторону дороги из леса красноармейцы поодиночке выбегают и врассыпную кто куда. Все низенькие, смуглые, не то узбеки, не то туркмены. Последним выскочил сержант, пожилой уже, с усами. Рукой машет.
— Немцы идут! Скоро здесь будут!
Офицер, который все время здесь командовал, тут же вскочил в первую машину, и грузовики тронулись.
К вечеру прибыли в какой-то поселок. Офицер побежал в штаб, долго его не было, потом возвращается.
— Будем здесь создавать линию обороны!
Утром пригнали из соседнего села женщин с лопатами на подмогу.
Никиша с Досей тоже рыли окопы вместе со всеми. Копают, копают, потом смотрят — а рядом Серафим, тоже копает.
— Откуда ты взялся? — удивляются. А Серафим поглядел на них и вдруг как закричит:
— Ложись!
— Зачем? — удивляется Дося.
А Серафим их не слушает, толкнул в какую-то яму. И тут в небе немецкий самолет. Кружит, кружит, один заход, другой. Думали, сейчас бомбы бросать будет, а он только из пулемета пострелял. Двух человек убило. Колхозницы, конечно, все врассыпную. Лопаты побросали, кричат. Самолет уже давно улетел, а их все собрать не могут — попрятались: кто в овраг, кто в рощу, какие и вовсе обратно в село убежали. На другой день приезжает из штаба легковая машина. Вылезает полковник, толстый, потный, шею платком вытирает. Поглядел на работающих и говорит:
— Прекратить работу!
Офицер с базы тут как тут, руку к козырьку. Полковник ему:
— Окопы больше рыть не будем…
А после обеда выдали всем военную форму — гимнастерка, сапоги. Серафима тоже вырядили. Гимнастерка ему велика, висит, как на вешалке, все смеются.
— Вы теперь не лопатники, а бойцы Красной Армии, — сказал полковник. — Красноармейцы. Будете на этом рубеже оборону держать.
— А оружие? — спросил кто-то. — Как же без оружия?
— Будет вам и оружие, — пообещал полковник.
Никиша с Досей смотрят друг на друга, Никиша и говорит:
— Вот бы мама нас видела. Она, наверное, с ног сбилась, ищет, найти не может.
— Как бы ей весточку передать? — откликается Дося. — Живы, мол, и здоровы…
А Серафим вдруг и говорит:
— А ты съезди к ней. Как выйдешь на шоссе, лови попутку — и домой.
— Что ты! Что ты! — замахал на него рукой Никиша. — Разве можно?
Только ночью Дося исчез, с ним еще парень какой-то в кепке, который рядом работал. Парень, правда, скоро вернулся. Говорит, что позади, возле шоссе, заслоны стоят. Кто самовольно с передовой уходит, в того стреляют из пулемета без предупреждения.
— А Дося где? — спрашивает Никиша.
— Кто его знает? Вышли вместе. Потом он потерялся.
Никиша все переживал за брата, а Серафим его успокаивал:
— Да жив твой Дося. Не суждено ему раньше срока пропасть…
На другой день рано утром приезжает грузовая машина. Из кабины офицер выходит, младший лейтенант. Совсем молоденький, кажется, что одних лет с Никишей. Оглядел всех и пальцем в Никишу тычет:
— Поедете со мной в город… Оружие получать…
Ну, ехать, так ехать, делать нечего. Серафим простился с Никишей, будто на долгую разлуку.
— Ты что? — даже удивился Никиша. — Вечером же увидимся.
Забрался он в кузов, тронулись. Только из леса выехали, село какое-то. На улице тишина, куры в пыли копошатся, поросенок бродит. В огороде старушка возится, дети тут же. На пороге одного из домов стоит женщина, молодая, красивая, глаз не оторвать. Шофер остановил возле нее машину.
— Ахнешь, дядя, на тетку глядя… В город по какой дороге, тетя?
Женщина махнула вперед рукой и ушла в дом. Покатили дальше. Как село кончилось, впереди — развилка. Стали гадать, по какой дороге ехать. Вышло так, что лучше прямо, как ехали. Хотели уже трогаться, а из кустов красноармейцы выскакивают.
— Куда вас черт несет? Там немцы! Сворачивай в сторону!
Свернули на другую дорогу, поехали. Вокруг ни души, тишина. Вдруг шофер резко тормозит машину и тут же начинает разворачиваться, да не справился — и под откос. Никиша чуть из кузова не вылетел. Головой так о кабину стукнулся, что разбил лоб, все лицо в крови. Выбрался на землю, поднял голову, а на дороге немцы стоят. Рукава мундиров засучены, на поясах каски круглые. Офицер немецкий что-то говорит, а солдаты смеются. Один из них направил на Никишу автомат и губами так сделал: «Пуф! Пуф!»
