Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [72]

Стив и я оба были в классе по контрактному праву, и он пару раз спрашивал меня о домашних заданиях. Кроме этого, мы никогда, собственно, и не общались. Разговор за ужином в тот день был непринужденным и приятным, перетекающим от одной темы к другой — занятия, юридический журнал, летняя практика. Я заметила, что Стив был достаточно вовлечен в разговор — он кивал, он улыбался — но через какое-то время это стало казаться простой вежливостью. Когда другие поднялись, чтобы уходить, я поняла, что я еще не готова уйти.

И тут начался один из разговоров, которые длятся всю жизнь, тот, в котором сразу же появляется комфорт и принятие, как будто кто-то предложил тебе сильную руку для поддержки, когда ты особенно в этом нуждалась. Наш первый разговор был обо всем на свете: как мы попали в Йель, кто были наши родители, что мы о них думали. Потом философия, потом религия, и что было для нас важным в жизни и почему. Стив получил степень по классической культуре в Принстоне, где ему было доверено произнести выпускную речь на латыни. После выпуска он работал все лето уборщиком в маленьком городском аэропорту, затем поехал в Рим, где жил с группой монахов-бенедиктинцев и преподавал латынь в Ватикане, вместе с монахом, который был латинистом самого Папы Римского. Он думал о пострижении в монахи и изучении средневековой философии, но передумал — потому что, будучи монахом, он не мог жениться (а он очень хотел семью) и потому что средневековая философия перестала его интересовать, по крайней мере, как дело жизни. Вместо того, чтобы стать монахом, Стив поступил в Йельский юридический. Как и я. И мы оба не были уверены, почему именно.

Как-то позже мне пришло в голову, что в тот самый момент, когда я была привязана к кровати в психиатрической палате, крича о кровавых убийствах и боясь за свою жизнь, Стив пел григорианские песнопения в монастыре с видом на древний город Рим. И теперь мы оба были здесь, пришли в одно и то же место, с двух различных сторон. Было уже заполночь, когда мы попрощались, и когда я шла в свою комнату, у меня было сильное чувство, среди моей обычной каши в голове, что я неожиданно испытала счастье.

* * *

Я не знаю, почему я решила рассказать Стиву правду о себе; я не знаю, почему я подумала, что могу ему довериться. Но я это сделала. Я поверила с нашего первого разговора, что этот человек может быть настоящим другом и силой во благо в моей жизни. Как только такая возможность пришла мне в голову, я поняла, насколько сильно я хотела этого. Но я не верила, что это может быть, если я не расскажу правды о себе и позволю ему «увидеть» всю меня. Как много из моей повседневной жизни было притворством; я знала, что я никогда не буду притворяться перед ним.

Итак, одним дождливым воскресеньем в пиццерии в Нью-Хейвене я поделилась своей историей. Помимо докторов и терапевтов это был первый раз в моей жизни, когда я это сделала, с кем бы то ни было, где бы то ни было. Стив, по природе своей любознательный, был также и джентльменом. Поэтому он задал мне много вопросов, но очень деликатно и ненавязчиво. Он сказал мне, что не очень много знает о психических болезнях; у него никогда не было причины их изучать. Но он слушал и сопереживал, и потихоньку, я рассказала все в малейших деталях. Как еврейская женщина, я скажу, что из него бы получился отличный священник.

Когда мы со Стивом только познакомились, мысли о романтических отношениях были настолько далеки от меня, что мне и в голову не приходило пытаться их завести, а уж тем более с ним. По мере развития нашей дружбы, я поняла, что она становилась именно такой, какой мне хотелось бы. Он был, как бы это сказать, братом — то есть, если вы можете найти брата (или сестру), который читает тех же авторов, что и вы, разделяет ваши политические и философские взгляды, сгибается под грузом тех же книг, и без стеснения отпускает бестактные шутки по поводу психиатрических болезней. Особенно моей.

Однажды холодным ветреным осенним вечером, сидя в недрах юридического факультета, когда мне было особенно тяжело бороться с болезнью, спустя некоторое время после того, как я рассказала Стиву о себе, я сказала: «Ты не можешь себе представить, что это такое — быть в палате скорой помощи — это ужасно, как тебя связывают, привязывают к кровати и заставляют ждать всю ночь, пока у кого-нибудь найдется время тобой заняться. Они входят в комнату с рассветом, потому что они готовы с тобой разговаривать. Что они, интересно, ожидают от тебя услышать, кроме как „Выпустите меня отсюда, что б вас черт побрал!“?»

Стив посмотрел на меня с озорной ухмылкой. «Может, процитировать „Гамлета“?» И со своим лучшим шекспировским выговором он произнес нараспев: «Поистине, благородные лекари, вот и Феб в пурпуровой одежде идет на холм по жемчугу росы. Так ослабьте мои оковы, добрый сэр, ибо меня ждут дела этого дня»[15].

Он улыбнулся. Я засмеялась. Он понял. Я знала, что этот человек, чья глубина души была равна быстроте его ума, будет другом на всю жизнь.

Глава пятнадцатая

Во втором семестре мы вольны были выбирать любые курсы, которые нам нравились. Я выбрала курс права по психическому здоровью и второй, по уголовному праву. Стив выбрал оба из них.