Найти Джейка - [10]

И я в растерянности отворачиваюсь.

* * *

Внезапно вспомнив, что забыл связаться с Рейчел, я пытаюсь вытащить из кармана мобильник. Пальцы, казавшиеся с виду нормальными, настолько затекли, что я с трудом попадаю в кнопки. Я набираю номер офиса, но жена не отвечает. Вдруг на дисплее высвечивается ее фотография: Рейчел сама мне звонит.

— Ты где? — выпаливает она.

— Случилось что-то ужасное, — с трудом выговариваю я.

— Я уже слышала. По радио. Почему мне не позвонили из школы? Где ты? Саймон, где дети?

— Я как раз жду их. Я пытался попасть в школу, но меня завернули.

На линии помехи, какой-то хрип.

— Алло! Алло! С ними все в порядке?

— Не знаю… Я уверен, что с ними все хорошо.

— Саймон, по радио сказали, что, по меньшей мере, тринадцать детей убиты!

Сознание сыграло со мной злую шутку, напрочь вытеснив из памяти сцену, где полицейский в окровавленных хирургических перчатках стоял возле школьного крыльца. Судорожно сглотнув, я закрываю глаза и опускаю голову на грудь. Все чувства вдруг невероятно обострились. Мозг судорожно пытается найти лазейку: ну и что, что убиты тринадцать детей? Ведь в школе двести с лишним учеников; получается, это меньше, чем один из десяти.

— Алло! Саймон, ты еще там?

— Да, я жду их здесь.

— В церкви Святого Михаила?

Я киваю, не задумываясь о том, что жена меня не видит.

— Бегу, — говорит она и отключается.

* * *

Мне необходимо двигаться. Наверное, предполагается, что мы должны сидеть на этих церковных скамейках и терпеливо ждать. Многие родители спокойно выполняют распоряжение полиции, но мне это явно не по силам. Я встаю и начинаю ходить туда-сюда по церкви, от одной стены до другой и обратно. Когда я в очередной раз оказываюсь у выхода, то, помимо своей воли, толкаю тяжелую дверь и выхожу наружу.

Меня оглушает страшный шум. Завывание сирен перемежается с резкими выкриками отдаваемых команд. Пожарная машина с лестницей все еще здесь, хотя вроде снова собирается уехать. Я кидаю взгляд в сторону полицейских, надеясь хоть что-нибудь понять, но повсюду царит хаос.

— Сэр, — слышу я откуда-то справа.

Я поворачиваюсь и вижу полицейского, направляющегося в мою сторону. Из-за сердито сдвинутых бровей он кажется очень рассерженным.

— Что происходит? — пытаюсь я прояснить ситуацию. — Когда?..

— Немедленно зайдите обратно! — приказывает он.

Я упрямо стою, где стоял, не двигаясь с места.

Полицейский хватает меня за руку. Я поворачиваюсь к нему и случайно ловлю взгляд одной из мамаш с заднего ряда. Смертельно бледная, она смотрит на меня, и в глазах ее застыли ужас и изумление. Готовность сопротивляться вдруг снова покидает меня, и я покорно даю копу увести меня внутрь церкви. Он что-то говорит, но слова не доходят до моего сознания. Увидев лица родителей, я вдруг осознаю, в какой ужас их повергли звуки внешнего мира, каких демонов я впустил, открыв дверь, какую боль всем причинил. Я отхожу от полицейского и снова сажусь на скамью. А он, неодобрительно покачивая головой, возвращается на свой пост.

* * *

Примерно через полчаса после этого инцидента в церкви появляется первый ребенок, и настроение мгновенно меняется. Похоже, мы все держали себя в руках только благодаря надежде и молитвам, но вдруг дверь распахивается и Скотти Труфант (теперь уже, наверное, просто Скотт, но я помню его семилетним мальчишкой, которого учил играть в баскетбол) входит к нам. За ним в сопровождении вооруженных автоматами спецназовцев появляется еще с полдюжины ребятишек. Я тупо рассматриваю автоматы, потому что уже понял: моих детей среди вошедших нет. Но мне же надо на что-нибудь смотреть, чтобы не начать снова метаться вдоль стен!

В церкви сейчас не протолкнуться. Отцы, в основном одетые в костюмы и галстуки, стоят рядом с женами. Родители появившихся детей, включая маму и папу Скотти, подскочили к своим отпрыскам; они вне себя от радости, обнимают, целуют их. Слезы льются рекой. И, хотя никто бы не посмел в этом признаться, их счастливые всхлипывания отзываются в наших сердцах черной завистью. Мы стоим, уставившись в пол, и обреченно ждем, когда же снова откроется дверь.

Спецназовцы поторапливают родителей и детей, выпроваживая их из церкви через ризницу. Довольно скоро двери снова распахиваются, и новая стайка ребятишек вбегает внутрь. Я пытаюсь изобразить радость за родителей, которые обнимают детей рядом со мной, но сам думаю лишь об одном: «Где же мои, где Лэйни и Джейк?»

По мере того как толпа в церкви постепенно редеет, мне становится всё хуже. Я уже не чувствую ни зависти, ни ревности, ни горечи. Эти эмоции, равно как и обозначающие их слова, потеряли всякий смысл. Время тянется бесконечно долго, пытка становится невыносимой. Кажется, я испытываю боль на клеточном уровне, и меня выворачивает наизнанку, молекула за молекулой. Я отчаянно делаю вид, что счастлив за других родителей, но сам уже не испытываю ничего, кроме боли и ужаса.

Но вот один за другим, родители на моих глазах оживают, заключают в объятия вновь обретенных детей, и ряды церковных скамеек пустеют на глазах. Сотни сократились до десятков, и оставшиеся избегают смотреть друг другу в глаза. Когда появляется следующий ребенок, я уже не свожу взгляда с двери, интуитивно понимая: случилось что-то ужасное.