Навсегда - [5]

В грузинский дом, где ждут всегда заране,

А что

               в основе этой широты?

Здесь ничего от тоста, от парада,

От Волги что-то есть, от Сталинграда,

Где веришь, если перейдут на «ты»…

Поедем, да чего уж там, нагрянем,

Я жил, как свой, в семье у Маргиани,

Я не ходил на цыпочках с утра,

Чего стесняться, я не на смотринах,

Корзину взяв, я уходил на рынок,

Где ликованье красок и добра.

Не знаю, был я правый, виноватый,

Бродил, смотрел и покупал цицматы[1].

В корзине все: от трав и до приправ.

То не экзотика, то не афиша.

Я и во сне все эти краски слышу,

Там, все забыв, был молод я и здрав.

Казалось, что я жизнь начну сначала,

А на пороге вся семья встречала,

Кричала: «Миша! Миша!»

                Тот задор,

То дружество порой необъяснимы

В стихах.

                Я с Грузией, с друзьями,

                                          с ними

На всех путях-дорогах. До сих пор.

Поедем в Грузию к Ревазу Маргиани,

Вернусь из Львова, прилечу от Ани,

Денек, другой… тогда и в этот путь…

Сначала — Волга — вечная награда.

Потом и в Грузию махнем из Сталинграда!

Поедем!..

            …Может быть…

                                …Когда-нибудь…

«Мы смотрим на обыденность с опаской…»

Мы смотрим на обыденность с опаской.

И каждый чем-то от нее спасен.

Хоть раз, но с каждым приключилась сказка,

Которой на вершину вознесен.

Я знаю: где-то и во мне таится

Такое, что случилось только раз.

От той страницы мне не отстраниться,

Хоть свет ее необъясним для глаз.

Роса, лучи и тающая дымка.

Та быль, что в облака занесена.

Какого-то загадочного снимка

Непроясненность. Очертанья сна.

Как будто явь ревнует. Ей завидно,

Что ей уже не подчинен предел,

Когда почти парил, когда с Мтацминды

Впервые на Тбилиси поглядел.

Мне снилось в детстве: я лечу. И этим

Свой рост я торопил в ночной тиши.

Но тут другое. Тут я был свидетель

Произрастания своей души.

При восхожденьи — радость. Восклицанья.

Но тут постиг я силу чувств немых.

Все междометья встретив отрицаньем,

Я был причастен к вечности на миг.

Я вниз сошел, и женщина спросила:

«Ну, как?..» И не сумел я дать ответ.

Была в моей беспомощности — сила.

Я это понял после стольких лет!..

И вот теперь не знаю каждый день я

Покоя. И близка одна лишь даль:

Хочу, чтоб повторилось восхожденье.

Вторичность сказки? Можно ли? Едва ль…

Неужто изумлюсь былому следу

И той строке, что знаю наизусть?..

И все-таки пойду на риск. Поеду.

И на Мтацминду снова поднимусь.

«Улица Марджанишвили…»

Улица Марджанишвили.

Тишина. Уют.

Где меня уже забыли,

Где меня не ждут.

Не смутил прибоем пенным

Гладь спокойных вод.

Только зыбью был мгновенной

Каждый мой приход.

Тишина там в полной силе.

Тишина. Уют.

Там меня уже забыли.

Там меня не ждут.

МИХАИЛУ КВЛИВИДЗЕ

Грузин не тот, кто полстолетья

Не выезжает из Тбилиси.

А тот, кто всюду, в целом свете

Где б ни был — Грузию возвысил.

Грузин не тот, кто лишь в застолье

Блеснуть способен широтою.

Кто мудростью не обездолен —

Тот Грузии доверья стоит.

И тост ее земли и неба

Ему лишь поручают боги.

Кто в Грузии ни разу не был,

Но встретится с тобой в дороге,

Поймет, что ширь и чувство меры

Лишь только вместе всемогущи.

Характер твой вселяет веру

Во все, что Грузии присуще.

Порыв к содружеству и жажда.

Чертами Грузии отмечен,

Нет, ты сближаешься не с каждым,

Хотя и всем спешишь навстречу.

Твой выбор строг. Но денно, нощно,

Ты рад с душою чистой слиться.

Ты не всеядный, ты всеобщный,

Космический грузин — Квливидзе.

Москвич и мой знакомец давний,

Я рад тебя постигнуть внове.

Я нашей встрече рад в преславном,

В пресветлом городе Тамбове.

«Мы вверх карабкались…»

Мы вверх карабкались, и на предгорье

Вдруг зрение приобретало слух.

Когда мы вниз взглянули на Иори,

Нам глубина перехватила дух.

И как-то сразу потеряли цену

Восторги, обветшалые слова.

Здесь не спешат века.

                  Здесь все степенно

И просто все: и камни и трава.

Заносчивость в былое уходила.

Иначе понималась высота.

Мы прочитали надпись: «Сосадило» —

О, как земная истина проста!

Ведь это значит — «место для обеда»,

Здесь будничное отыскало высь.

Не только хлеба — мудрости отведай,

Мол, путник, не спеши, остановись.

Слова и чувства требуют отбора,

Ведь ради насыщения души

Тебе подняться предстоит в Гомборы,

А потому, мой друг, не мельтеши.

Подумай, научиться здесь не поздно

Не только лишь собою дорожить.

Здесь людям служат родники и звезды,

Попробуй-ка по их примеру жить.

Нет, истины простые не стареют,

И как на них ни смотрим свысока,—

Не будет дела на земле мудрее,

Чем воду брать в кувшин из родника.

Не знаю, сколько проживу на свете я,

Но постигать заветное, простое,

Коль в прилежаньи я хоть что-то стою,—

Возьми меня в ученики, Кахетия.

БЕРЕЛИДЗЕ

Есть один знакомый у меня.

Бывший летчик.

                  Если что случится,

И беда, как гром средь бела дня, —

Говорит: «Сюда бы Берелидзе».

Если кто-то подвиг совершил,

Вмиг знакомец мой возвеселится:

 «Во дает! — воскликнет от души.—

Ну, силен!

                 Почти, как Берелидзе!»

Удаль, риск заметив — сам не свой,

Как же тут восторгу не излиться:

Все оттенки хватки фронтовой,

Все сольется в слове «Берелидзе».

Все порывы лишь ему вдогон,

Память от него не отрешится.

— Я ведомый, а ведущий он,

Он хозяин неба — Берелидзе.

Я ведомый, но не удалось