Навсегда - [6]

Взять меня обманом и испугом.

Не зевай, тут все не на авось.

В небе выручали мы

                друг друга.

Гость непрошеный — фашистский ас,

Хоть храбрец, а все же убоится,

Нет, не увернется он от нас:

Получай «привет» от Берелидзе!

Сколько лет прошло!

              Но с каждым днем

Чаще говорит о побратиме.

И уже в сознании моем

Это не фамилия, не имя,

Этот символ лучшего всего

В боевом испытан самолете.

Это в душах прочно залегло,

Ничего надежней не найдете.

Побратались русский и грузин.

Никогда вам не разъединиться.

Путь у вас в грядущее один.

Стих мой —

               тост во имя Берелидзе.

«Не прорицатель, не оракул…»

Не прорицатель, не оракул,

Не тамада, что жив в веках:

Гость — македонец Симон Дракул

Поднялся с чашею в руках.

Он чтил грузинское застолье —

Ту широту, что без границ.

Но озорство и своеволье

Грозили нам из-под ресниц.

Не то, чтобы ввязаться в драку,

Но, спор затеяв, плачь не плачь,

Был неуступчив Симон Дракул,

Задира, великан, силач.

Сказал ученым и поэтам,

Сидящим с важностью вокруг,

Что ни совета, ни ответа

Не ждет от докторов наук.

Что предпочтет всегда он дома,

Да и от родины вдали,

Изысканному, неземному

Простые запахи земли.

Что нас он уверять не станет,

Что все мы в сердце навсегда…

…А вот грузинские крестьяне —

Навеки, а не на года…

Все помнит: как спокойны руки,

По-доброму насмешлив взгляд:

— Не мудрецы для них мы — внуки.

И им не жалко… пусть шалят.

Их трудолюбье вековое,

Терпенье — им не зря дано.

Известно что-то им такое,

Что нам неведомо, темно.

Их — близких для земли — не сгубишь

Ничем. Они сильнее нас.

Вот с дружеским недружелюбьем

С меня не сводит Симон глаз.

В меня прицеливаясь стоя,

Вдруг крикнул: — Ты не хулиган!..

Ну, вот скажи мне, что ты стоишь?

Босым ты бегал по лугам?..

Умел без повода и страха

Полезть, коль надо, на рожон?..

Ты не охотник, и не пахарь.

Обманщик! Пьешь и пьешь боржом!..

А Драгица — жена — с опаской

Сигналы мужу подает:

Мол, здесь банкет, а он неласков,

Да и боржом совсем не пьет…

Не надо, Драгица, не надо!

Воинственный уместен пыл.

Ведь искренность таким зарядом

Банкет наш превратила в пир.

Он яростен? Так что ж такого?

Обиды — детская игра.

В нем прямота мастерового,

Вся эта грубость от добра.

Кто буйство красок с пира сманит?

Кто в рог дерзанья не трубил?

Был осторожным Пиросмани?

А тихим Леонидзе был?

Где Грузия — там чувства на кон!

Сердца и горы — все размах!..

Гость — македонец Симон Дракул

Пирует с чашею в руках!..

«Когда-нибудь скажут…»

Когда-нибудь скажут,

               что от старости

                            себя я не спас,

Не зная,

              что с юностью

                           в вечном союзе я

Есть у меня

              неприкосновенный запас —

                          Грузия!

Если задор

             над стихом моим

                         не властелин,

Если я сник от бессилья,

Знаю,

            где в дар получу не костыли —

                          крылья!..

Знаю,

           где людям важнее

                          прихода невест

Новых строк появленье.

Знаю,

           где, слушая стих,

       поднимаются с мест

                        от удивленья.

Знаю,

           где даже и в грозы,

                        и в дождь проливной,

Даже когда старикам

           померещится конец света,

Все же дойдут,

           доберутся любою ценой,

                      чтобы услышать поэта.

Знаю, где женщину встретив —

           готовься, держись:

Взгляд мимолетный…

           И прошлое все обмельчало!..

Знаю,

          где вся начинается жизнь

                     только сначала!

КАЖДЫЙ ГОД ЭТОТ ЧАС НАСТУПАЕТ.

Давность, давность. Ну, что она значит?..

Это горе на вечной тропе.

Неизвестная девушка плачет

В изумленно-безмолвной толпе.

Пушкин умер! — сказали впервые.

Голос дрогнул, осекся, замолк.

Пали слезы ее горевые

На простой, домотканный платок.

И с тех пор свое горе не прячет,

Каждый раз, те услышав слова,

Неизвестная девушка плачет,

В безутешности вечной права.

Каждый год этот час наступает…

И едва лишь напомнят о том,

Не стыдясь, свои слезы глотает

Пересохшим, немеющим ртом.

Век тридцатый. Но все не иначе,

Та знобящая боль не стара:

Неизвестная девушка плачет

Так, как будто он умер вчера.

В ТАРХАНАХ

Тарханы.

              В наши думы, в нас

Экскурсовод проник глубоко.

Вся грусть моя — его рассказ.

И весь вниманье — Виктор Боков.

Печаль — наш жребий, наш удел.

Но оглянувшись, ненароком,

Я вижу: друг мой обомлел.

— Но что с тобою, Витя Боков?

Он ошарашенно кивнул

В толпу,

               настолько изумляясь,

Что, любопытствуя, взглянул

И я туда же.

               И уставясь,

На чудо то, что в трех шагах,

Впервые понял: мой убийца —

Мой поздний возраст. Вот где крах:

Я стар. И ничему не сбыться.

…При чем здесь мы? Мы ни к чему?

Был Лермонтов на белом свете.

Сомненья нет — она к нему

Пришла из нашего столетья.

                Она могла б спасти!

                             Она?

                Все может!

                            Что сравнится с нею?

                Идет к нему сквозь времена.

                Такая, как она, сильнее

Судеб, царей, оков, веков,

Я вижу с полувзгляда: Боков,

Меня ты понял.

                Да, таков

Ее был облик.

                Словно током

Пронзила всех!..

«Когда писать не хочется»…