Настуся - [4]

— Что с тобой будет, доченька моя, когда я умру? — тоскливо шепчет она дрожащими белыми губами.

Иногда этот шёпот долетает до Настуси, и тогда что-то словно рукой сжимает ей горло. Насилу проглотив последний недожёванный кусочек, она порывисто прижимается к маме.

— Не умирайте, мама, не умирайте! — в отчаянии выкрикивает она, припадая мокрым от слёз лицом к грубому одеялу.

— Ну-ка, не плачь, — слышит Настуся над собой тихий голос старой палатной няни. — Даст бог, выздоровеет мама… Господь милосердный: смилуется над тобой.

Сказанные мимоходом ласковые слова глубоко западают Настусе в душу. А правда! Она не раз слышала, что бог добрый и всё может… Разве ему трудно спасти маму?..

Всю дорогу домой Настуся неотступно, пылко думает про бога и впервые в жизни молится ему искренними детскими словами: «Боже, сделай так, чтобы мама не умерла! Ты же всё видишь! Ты же знаешь, как мне плохо без мамы! Сделай, чтобы мама выздоровела!..»

Но бог почему-то не торопился исполнять просьбу Настуси. Маме становилось всё хуже. Наступил день, когда она уже не смогла подняться навстречу Настусе. С большим трудом приподняв тяжёлые, непослушные веки, она едва слышно попросила:

— Льда, дай… льда…

Настуся присела на краешек стула возле тарелки со льдом и стала послушно подавать матери прозрачные, острые льдинки. Кусочек за кусочком, кусочек за кусочком, пока на тарелке не осталось ничего…

А на следующий день палата встретила девочку необычной тишиной. Мама лежала неподвижная, прямая, накрытая с головой белой простынёй.

«Наверное, спит», — подумала Настуся, пытаясь заглушить в себе неясную тревогу. Подошла и нерешительно остановилась возле постели.

Женщины на соседних кроватях поднялись и сочувственно закачали головами.

— А ты открой, посмотри! — послышался чей-то голос.

Настуся постояла немного, потом всё-таки отважилась.

Боязливо приоткрыла простыню, заглянула маме в лицо… Какое оно холодное, чужое, странно равнодушное.

Нестерпимой болью сжалось сердце Настуси. Не смогла она перенести этого равнодушия в родных, таких знакомых маминых чертах! Нет, нет! Мама должна сейчас же, немедленно открыть глаза, заговорить, улыбнуться своей Настусе!..

— Мама, мамочка! — растерянно крикнула девочка, изо всей силы дёргая её за плечи.

Но мама молчала. Только голова её склонилась набок.

И тогда, наконец, Настуся поняла всё. Случилось страшное, безвозвратное, непоправимое… Мама умерла. Не спас бог, не смиловался над маленькой Настусей. Как же это?.. Ведь он милостивый, всемогущий! Зачем же он так покарал Настусю?.. Что же это за бог такой, что невиновных карает?..

Засуетились, забились мысли, как пойманные в густые сети беспомощные маленькие рыбки. Ничего не смогла придумать Настуся, не нашла выхода и в безмолвном отчаянии прильнула к неподвижному маминому телу…

БЕЗ МАТЕРИ

После смерти мамы осталась Настуся, как сорванный с дерева листочек. Какие-то люди отнесли маму на кладбище, забили гроб большими гвоздями и опустили на полотенцах в глубокую могилу. Потом засыпали яму свежевыкопанной жёлтой глиной и разошлись.

Наплакавшись вдоволь и набродившись по кладбищу меж поросших выгоревшей травой старых могильных холмиков, прибрела Настуся домой. За стеной, на хозяйской половине, слышались весёлые голоса, пьяное пение. Это поминали Настусину маму, «новопреставленную рабу божию Анну». Про Настусю все забыли, и она так и просидела, притаившись, словно мышка, в своей пустой, печальной хате до самого вечера.

А вечером пришла тётка Марина, забрала мамины вещи и, сердито бормоча что-то про «напасть на свою голову», повела Настусю к себе. Тётка жила на Колонийской, в небольшом, побелённом мелом домике из двух комнат. В одной жили тётка с дядей, другая называлась мастерской. Это было просторное помещение с широкой, низкой печью и длинным столом вдоль стены. На том столе, покрытом мраморной доской, дядя Кузьма катал горячую прозрачную стеклянную массу растопленного сахара, из которой делали карамель. Тут же, в мастерской, и спала Настенька на каких-то мешках.

Очень рано, ещё до света, девочку сгоняли с мешков, и в мастерской начиналась работа. Настусе она была не под силу, и тётка Марина, проходя мимо с засученными по локти рукавами, сердито кричала:

— А ну прочь отсюда, не путайся под ногами!

Настуся торопливо отступала с дороги, так как видела, что тётка злым духом на неё дышит. Кусок хлеба за обедом не даёт, а тычет в руки и сироткой, как когда-то, не называет.

— Вот лентяйка! Вот ещё голь перекатная! — только и слышит Настуся.

Разве лишь дядя Кузьма, всегда пьяненький и добрый, погладит иногда Настусю по голове.

— Не печалься, доченька! — скажет. — Бог даст, и тебе доля улыбнётся.

Но Настуся больше не надеется на бога. Он не захотел спасти маму, не помог Настусе, и она теперь никогда не будет ему молиться. Вечером тётка поставит её на колени перед образами, Настуся только голову наклонит и молчит. Тётка сначала ругалась, за уши дёргала, а потом и рукой махнула.

— Не ребёнок, а выродок какой-то! — жаловалась она соседям. — В Осипа, в каторжника того, наверное, пошла. Он, бывало, и лба никогда не перекрестит!