* * *
Бюро вел первый секретарь МГК Н.С.Хрущев. Он был в приподнятом настроении, перебрасывался
шутками с членами бюро. Перелистывая дело Дружинина, усмехнулся и сказал: — В народе говорят,
что пуганая ворона куста боится, а вот, клеветы, подлая, не боится... И мы сами виноваты, сами...
Товарищ Сталин на февральском Пленуме что сказал? Помните? Он сказал, что некоторые партийные
руководители считают пустяковым делом исключение из партии человека и что с этим безобразием
пора кончать. Предлагаю: восстановить товарища Дружинина в партии без всяких взысканий,
оплатить ему вынужденный прогул. — Он усмехнулся: хорошо бы за счет тех ворон, — и добавил —
и восстановить на прежней работе. А клеветников привлечь к партийной ответственности. —
Предложение Хрущева было принято единогласно. Дружинин не верил собственным ушам. Он думал,
что ему придется доказывать свою правоту, опровергать обвинения. И вдруг все оказалось так легко и
просто. Как будто и не было тех страшных шести месяцев... А эти симпатичнейшие люди во главе с
Хрущевым все это время только и думали о том, как бы ему помочь. Дружинину очень хотелось
горячо поблагодарить их всех, сказать о том, что наболело, раскрыть перед ними душу. Но он не смог
справиться с волнением и сумел лишь вымолвить дрожащими губами: — Спасибо, товарищи... — Он
выбежал из зала заседаний, чмокнул в щеку изумленную до крайности "Крупскую" и был таков...
* * *
...Анна Семеновна и Виктор ожидали его дома. Чтобы чем-то отвлечь себя, она занялась штопкой.
А Виктор изо всех сил старался понять смысл давным-давно знакомых ему страниц "Трех
мушкетеров . Эта книга в то время часто выручала его, унося в далекий, полный приключений мир
отважных и благородных людей, совершающих дерзкие подвиги во имя справедливости, любви и
дружбы. Но в этот вечер он не понимал читаемых строк. В конце концов он задремал.
Анна Семеновна тоже задремала. Ей грезилось, что Георгий Николаевич, крепко прижав ее в себе,
кружил по огромному залу Военной Академии... У нее распустилась коса и пылали щеки. Она
никогда не танцевала с таким наслаждением. В зале никого не было. Только они. И где-то На хорах —
духовой оркестр. Кружа ее по залу, он провел ладонью по ее влажному лбу: — Устала?
— Нет, нет! Еще!...
— Устала! — сказал он и погладил ее по голове. Она открыла глаза. Он стоял рядом.
— Устала ждать? — спросил он.
Она огляделась, вздохнула и тихо проговорила:
— О, господи, ты меня совсем закружил в вальсе.
— В вальсе? — удивился он.
Она встала, положа ему руки на плечи:
— Я сейчас видела чудесный сон. Мы с тобой в зале старой академии танцевали полонез. Тот
самый, помнишь?
Георгий Николаевич подхватил ее и стал кружить по комнате. Она перебирала в воздухе ногами и
весело говорила: — Тихо, тихо. Его разбудишь.
Но Виктор давно не спал и все слышал и видел. Стоял в дверях и еле сдерживал радость. Она
спрашивала: — Ну? Ну говори же, ужасный человек! Ну как там?
Она уже обо всем догадалась, но требовала, чтобы он ей все .рассказал по порядку. А он, улыбаясь,
носил ее по комнате и молчал, отворачивая лицо от ее просящих ладоней. По их щекам катились
слезы. Наконец он опустил ее на пол и сказал: — Иди к Погосьянам, одолжи денег. Закатим завтра
пир! У нас сегодня... Рождество... Хрущеве.
* * *
Возвращение Дружинина на завод произвело там впечатление грома среди ясного неба. Случай по
тем временам был и в самом деле необычный. Большинство радовалось: "разобрались где надо и
поступили по совести, недаром товарищ Сталин говорил о бездушном отношении к людям". Кое-кто,
из числа бдительных, многозначительно помалкивали. Исполняющий обязанности директора завода,
главный инженер, здороваясь с Дружининым в его бывшем кабинете, опустил глаза: — Извините,
Георгий Николаевич, бес попутал. Но ведь сам понимаешь... какая была ситуация... В душе я всегда
считал, что ты ни в чем не виноват. А теперь, поверь, я с преогромным удовольствием займу свое
прежнее место. — "А как голоснул бы я на его месте? — думал потом Дружинин. И, отвечая себе на
этот вопрос, решил: "Если бы я голоснул как он, за компанию", я бы перестал быть самим собой ". И
тут же подумал, что сейчас перестали быть самими собой почти все. "Откуда такое стадное чувство?
— размышлял он, — неужели прав Сталин, который, говорят, где-то в узком кругу за фужером
"Хванчкары", высказал мысль о том, что русский человек по своей природе "царист", то есть,
другими словами, человек, молящийся богу на небе и царю на земле. Но ведь этот "царист" совершил
Великую революцию и, совершая ее, распевал на всю Россию миллионами глоток "Никто не даст нам
избавленья — ни бог. ни царь и ни герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой . —
Нет, он не "царист", он — бунтарь! Но куда подевался его бунтарский дух?": — В последнее время
ему на память часто приходила прочитанная еще в студенческие годы фраза из книжки известного
французского просветителя о том, что мало совершить революцию, необходимо, чтобы народ, ее
