Нарисованные линии - [10]

— Да…

— Хорошо. Я буду через десять минут.

Она бормочет что-то нечленораздельное и отключается. Это здорово подгоняет меня. Прямо-таки придает заряд сил.

С оглушительным визгом шин выезжая с парковки, я на предельной скорости еду по городу, что есть мочи надеясь, что успею. Я не знаю, что произошло, и не знаю, смогу ли помочь на месте. Может быть, лучше сразу вызвать скорую? Или не нужно?

Черт…

Я выжимаю из педали газа все, что в ней есть. Пусть полиция пришлет штраф — как-нибудь переживу.

Вот и дом. Все. Спокойно. Все…

— Белла, — повторно набрав номер, я стою возле двери, с ненавистью глядя на мигающие подсветкой цифры, — какой код?

— 9698… восемнадцатая квартира…

Внутри подъезда сыро и темно. Здесь пахнет мусором. Подсвечиваются этажи через один — на поиски лифта я не трачу времени. Тринадцать, пятнадцать… шестой этаж?

Я собираюсь нажать на звонок, пристроенный возле нужной мне коричневой двери, но она оказывается открыта. С лестничной клетки, где темно, я попадаю в освещенную маленькую прихожую. И почти сразу же вижу Беллу, замершую возле вешалки слева.

Она плакала и плакала долго. Лицо покрасневшее, вспухшее, губы дрожат. На ней синий джинсовый комбинезон и светло-зеленая майка. На ногах — босоножки с треугольной застежкой.

— Эй, — я прикрываю дверь, разделяющую нас, подходя к девушке, — что случилось?

Карие глаза полны ужаса и слез. Спутавшиеся каштановые локоны кое-как стянуты на затылке.

— Ты приехал… — хнычет она, стискивая мою руку. От веселой и жизнерадостной девушки, которую я видела в прошлую нашу встречу, не осталось и следа.

— Я приехал, — киваю, погладив ее по плечу, — и я помогу. Расскажи мне, где болит?

Свободной ладонью накрывая свой большой живот, она качает головой, отвергая мою просьбу.

— Не болит…

— Не болит? — я глажу ее плечи, надеясь получить достаточный для выбора плана действий ответ, — а что, тянет? Жжет?

— Ы-ым, — Белла проглатывает рыдания, испуганно, как ребенок, прижимаясь ко мне. Дышит часто и неровно.

— Послушай, — я призываю ее к вниманию, приподнимая лицо за подбородок и заглядывая в глаза, — чем быстрее ты скажешь, в чем дело, тем быстрее я смогу помочь. И тем быстрее перестанет быть больно.

Белла сглатывает.

— Скажи мне, — прошу, стараясь улыбнуться как можно более доверительно, — все будет хорошо.

— Со мной… — она судорожно вздыхает, мотнув головой, — все в порядке. Платье…

Я окончательно запутываюсь. И вряд ли смогу самостоятельно отыскать ответ.

— Платье, Белла?

— Да, — она громко прочищает горло, заставляя себя отпустить мою руку. Медленно идет к арке, ведущей вглубь квартиры, и я иду за ней. Это единственный шанс узнать, из-за чего она позвонила.

— Платье… — с горечью повторяет, останавливаясь у стены, на которую опирается. С самой, что ни на есть, болью смотрит на комнату. И через секунду я понимаю, почему.

По всему периметру гостиной разбросаны кусочки ткани. Неровные, с длинными порезами. Светло-бронзовые. Проследить, откуда они взялись, несложно — манекен, на котором надеты остатки платья, состоявшего из этой материи, стоит возле окна. Единственного в комнате.

— Что с ним?..

В такт моим словам, словно бы по какому-то сценарию, глупому и бессмысленному, из соседней комнаты — спальни — раздается громкое мяуканье. Едва ли не вой.

— Париж, — стонет Белла, низко опуская голову, — он это сделал…

— Кот?

— Д-да…

— А ты — в порядке? — я оглядываю ее с ног до головы, вплоть до обуви, стараясь убедиться в положительном ответе, который Белла дает. И верю тому, что вижу. За исключением слез и бледной кожи на шее и руках, она такая же, как прежде. С ребенком ничего не произошло.

Я облегченно выдыхаю.

— Изабелла, — я привлекаю ее к себе, и она с радостью принимает предложение. Прижимается ко мне, извернувшись так, чтобы живот не мешал объятьям. Тихонько плачет, стиснув кулачками мою футболку.

— Этого всего лишь платье, Изабелла, — убеждаю я, с легкой улыбкой поглаживая ее волосы, — не нужно из-за этого плакать.

— Н-не просто… — выдыхает она, зажмуриваясь, — оно… з-заказное… я должна… сдать…

— Елизаветы Старшей? — я вспоминаю ее рассказ в тот день и начинаю понимать, откуда столько боли.

Вымученный кивок теорию подтверждает.

— Когда?

— Завтра, — она рыдает громче, когда называет срок, — завтра, Эдвард…

Приятного, конечно, мало. Но то, что нет и трагедии, ощутимо меня утешает.

— Иди-ка сюда, — я отступаю на два шага назад, к дивану и мы вместе садимся на холодную кожу. Девушка не отпускает меня, продолжая всхлипывать, а я не прекращаю прикасаться к ней, надеясь успокоить.

— Оно дорогое?

— О-очень…

— А заново отреставрировать возможно? — терпеливо продолжаю выспрашивать я.

— Наверное, но это не меньше недели и материалы… не ночь, Эдвард… не ночь…

— Я понимаю, — робко улыбаюсь, согласно кивнув и обняв ее за плечи, — а возможность оплаты неустойки существует? За эту неделю?

— Это не меньше тысячи, а у меня нет… — Белла что есть силы зажмуривается, пряча лицо у меня на груди. Хныкает, обхватив правой рукой живот.

— Для начала тебе нужно успокоиться, — уговариваю я, защелкивая замочек ее расстегнувшейся бретели, — все это можно решить утром, сегодня надо отдохнуть.