Наказанные народы - [36]

Заметим, что эти обе волны депортации коснулись народов, населяющих пограничные области Советского Союза. На их место приехали переселенцы из Центральной России и с Украины.

Заселение опустевших после депортации 1943-44 гг. местностей производилось также главным образом за счет русского населения, хотя частично и за счет местных национальностей, считавшихся лояльными.

Если корейцев и китайцев в свое время подозревали или обвиняли в том, что они были агентурой Японии, то почему нельзя было считать буддистов калмыков потенциальной агентурой Китая? Сам Сталин в одном из своих выступлений на XII съезде ВКП(б) в 1923 году говорил: «Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовется гораздо хуже на нашей работе, чем ошибки в отношении Украины»[259].

Было ли это понимание взаимосвязанности национальных и международных отношений пониманием интернационалиста или великорусского шовиниста?

В. И. Ленин в одной из своих последних работ[260] дает на этот счет ясный и недвусмысленный ответ. Вождь русской революции рассматривал Сталина как великорусского шовиниста.

Именно его, а также Орджоникидзе он подразумевал, когда писал о некоем грузине, «… настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой»[261]. Ленин требовал отличать национализм нации угнетенной от национализма нации угнетающей, национализм большой нации и национализм маленькой нации и писал, что по отношению к этому национализму «… мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилий и оскорблений»[262]. И далее:

Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически… нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации[263].

Дело здесь было, конечно, не в идеализме или альтруизме Ленина, хотя и это нельзя совершенно сбрасывать со счетов при оценке его действий. Ленин был озабочен сохранением многонационального государства и того влияния, которое оно может оказывать в будущем на народы Азии. Реалист в политике и в определенной мере прагматик, глава советского государства отчетливо понимал, что «грубость и несправедливость» (выражение самого Ленина) «к нашим собственным инородцам» отрицательно отозвалось бы на авторитете советского государства среди азиатских народов[264]. Даже Ленин пользовался до конца дней своих термином «инородцы», имевшем в политическом звучании явный шовинистический привкус. Так царское правительство именовало все народы Российской империи, кроме русского.

На XII съезде РКП(б) Сталин, вынужденный принять упрек Ленина, в одной из своих речей выступил с предостережением об опасности перерождения ответственных работников партийного и государственного аппарата, об опасности великодержавного шовинизма как «силы укрепляющейся», назвал ее «основной опасностью», «опаснейшим врагом», которого «необходимо свалить»[265]. Однако Сталин добился включения в резолюцию съезда пункта о необходимости борьбы и против «местного национализма», термина, широко использованного против любых попыток проявления самостоятельности не местах. Словно домоклов меч тяготела опасность обвинения в местном национализме над головами работников.

История последующих лет показала, что Сталин укрепился на позициях великорусского шовинизма. Интернационализм, который он публично провозглашал, служил на деле прикрытием великодержавной политики.

В то же время на интернационалистской идеологии воспиталось несколько поколений советских граждан, и именно теми, кто сформировался в 20-е и 30-е годы, разрыв между словом и делом был воспринят наиболее болезненно. Возникает вопрос, не было ли усиление великодержавного шовинизма одним из следствий реализации идеи строительства социализма в одной, отдельно взятой стране?

Во второй половине 30-х годов лавина русского ура-патриотизма была обрушена на культурную жизнь нашего общества. Поиски «великих предков», волна кинофильмов, в которых прославлялись русские полководцы прошлого — Александр Невский, Суворов, Кутузов, русские цари — Петр Первый и Иван Грозный, поток литературы, воспевавшей деяния Ивана III, Дмитрия Донского, превозносилось все «истинно русское» и высмеивалась «иностранщина», обращение по преимуществу к сюжетам русской литературы в музыке, оперном искусстве и драматургии — все свидетельствовало о том, что развитие культуры нашего общества отныне будут жестко лимитировано потребностями политики и великорусского конформизма.

Последствия этого наше общество испытало на себе уже потом, после окончания войны с гитлеровской Германией, после поражения фашизма, после нашей победы. То были «великие дни» борьбы с космополитизмом, воинственные кампании против культуры других народов под видом борьбы с местным национализмом (кампания против эпосов «Джангар», «Манас» и др.), огульное отрицание прогрессивности национально-освободительного движения народов России против царского самодержавия (движение Шамиля, Андижанское восстание и др.).