На своей земле - [108]

— Не сможешь? Почему?

— На опушку положены крепкие охранные чары. Корнями уходят и в глубь земли, и в древние времена. В этом лесу живет сильный колдун. И он просто так не отдаст свои владенья.

— А! Я же сказал — тут всякой дряни полно. Живет в лесу одна старуха. Все про нее знают. Зовут ее…

— Молчи! — Теперь в голосе Чужанина лязгнула сталь клинка. — Или не знаешь, что называть имя колдуна опасно? Услышит…

— Аль ты бабы боишься? — криво усмехнулся князь Горислав, стараясь не коситься на лесную опушку.

— Здесь — боюсь. Здесь она на своей земле, а значит — в полной силе. Колдун, если стоит на своей земле, может потягаться даже с моим господином. Вот если бы ее оттуда выманить, чтоб сила ослабла…

Чужанин оборвал себя на полуслове. Принюхался. И спросил со злым весельем:

— Говоришь, княже, люди сюда не ходят? А это кто?

Тут и Горимир заметил в малиннике синее пятно. Странно, только что не видал там ничего!

Всадники подъехали ближе.

Девочка в синем сарафане сидела под ветвями. Заметив, что ее обнаружили, поднялась на ноги. Глядела настороженно, но без особого страха. Белобрысая, синеглазая, лет этак десяти.

— Чья будешь, кроха? — строго спросил князь. — Как тебя зовут, что здесь делаешь?

Девчонка поклонилась князю в пояс, ответила без запинки:

— Зовусь Отрадой, княже, живу недалече, на Горелых Выселках, дочка Хмура-охотника. Сюда по малинку пришла. — Девочка, словно щит, подняла перед собой корзинку, дно которой было покрыто ягодами.

— Смелая… — начал было князь. Но замолчал, увидев, как подался в сторону ребенка Чужанин, как склонился с седла.

— Ты мне, девочка, не лги, — сказал он негромким, мягким, обволакивающим голосом. — Я умею различать правду и ложь. Кто ты? Откуда? Чья?

Девочка молчала, крепко сжав губы.

Чужанин протянул над детской головой руку с раскрытой ладонью:

— Назови свое имя!

Губы девочки шевельнулись, словно против ее воли:

— Василиса.

— Кто твои родители?

— Я сирота.

— Родня есть?

— Нету.

— У кого ты живешь?

Девочка промолчала. В синих глазах не было страха — только злое упрямство.

— Отвечай! — Чужанин согнул пальцы, словно когтил воздух над головой ребенка.

Девочка побелела как полотно, в глазах плеснулась боль. Попыталась сдержаться, промолчать, но что-то злое, враждебное было сильнее ее.

— У бабушки в ученицах, — выдохнула она.

— В ученицах? И чему она тебя учит?

— Премудрости.

— Чему-чему? — удивился князь.

Его голос разрушил чары. Девочка зло глянула на князя и промолчала.

— Что ж ты мне помешал, княже, — попенял Горимиру чужанин. — Сейчас она бы мне рассказала, чему ее учили. Ну, или умерла бы.

Князь снял с пояса плеть:

— А вот у меня сейчас скажет… Так чему тебя бабка учит?

— Не бей, княже! — поспешно сказала девочка. — Отвечу. Вот этому научила…

И тут Василиса завыла по-волчьи, грозным кличем, каким вожак скликает стаю.

Белый жеребец взвился на дыбы, вороной под Чужанином шарахнулся в сторону, а девчонка, бросив корзинку, метнулась в кусты. И ушла бы…

Но тут рука Чужанина вытянулась, словно гибкая и невероятно длинная змея, скользнула над кустами, сцапала девчонку за локоть, притащила ее назад.

Князь видел это краем глаза, стараясь совладать с испуганным жеребцом. Когда успокоил его, рука уже была как рука, а девчонка лежала лицом вниз поперек седла и молча извивалась, пытаясь вырваться.

Горимир ни о чем не спросил спутника — должно быть, решил, что померещилось ему… Впрочем, он бы и не успел спросить: Чужанин бросил тяжело и властно, словно топором ударил:

— Шутки кончились, княже! Бежим!

Горимир носил плеть для людей, а не для коней. Вот и сейчас не ударил — лишь чуть тронул коня плетью. Умный жеребец тут же вошел в реку, понес всадника через брод. Вороной не отстал от него.

На том берегу кони сразу пошли галопом — через луг и в невысокую гору. Чужанин гнал вороного, глядя перед собой, а князь все время оглядывался назад. Когда кони уже спускались с горы, увидел Горимир, что от уходящих назад вершин Чернолесья плывет им вслед сизая туча… но поздно, поздно! Навстречу беглецам поднялись надежной защитой стены Град-Столицы, и кони ворвались в распахнутые ворота.

* * *

Непривычно тихим был княжий пир. Не были званы на него ни удельные князья, ни бояре Град-Столицы. Только дружина собралась за княжеским столом. Обычно на пиры не брали ни оружия, ни кольчуг — зачем? С пьяных глаз соседей покрошить в капусту? А сейчас дружинники сидели за столом в кольчугах. Шлемы лежали рядом на лавках — долго ли надеть! И каждый был при мече. Не в радость был воинам этот странный пир. Пили, ели, не поднимая глаз от стола, да слушали гусляра, который подрагивающим от страха голосом выводил былину. Не было слышно ни хмельных прибауток, ни дружеских шуток. И никто не смотрел туда, где во главе стола, меж князем и Чужанином, сидела девочка в синем сарафане.

Маленькая гостья глядела хмуро, ничего не ела. То ли от обиды, то ли от боли: губы ее были разбиты и вспухли, а на скуле разлился синяк. Все знали: от удара кулаком в лицо. Увернулась девчушка, вскользь пришелся удар, по скуле, не то и зубы ей бы вынесло. Знали люди и другое: то был княжий кулак. Разозлился Горимир, когда девчонка попыталась сбежать. И ведь хитра до чего: не со двора побежала, ее бы на воротах сразу поймали, а попробовала затесаться среди челяди. Пир готовили, много было чужих челядинцев, от бояр присланных помочь. Не девчонка, а лисица! И скрылась бы, переждала погоню, да чужеземец пошел за нею, как по следу, сыскал, представил пред княжьи очи да под княжий гнев…