На руинах нового - [78]

Шрифт
Интервал

До поездки в Брайтон я Хэмилтона не знал, так что, вернувшись, принялся за поиски. Оказалось, что его как бы воскрешают, но неторопливо и осторожно, будто заранее намекая, чтобы публика не ждала чего-то уж особенно выдающегося. Бедняге Патрику к такому не привыкать – при жизни к нему относились тоже не слишком серьезно. Он имел несчастье быть представителем поколения, к которому так или иначе принадлежали Грэм Грин, Ивлин Во и Джордж Оруэлл. Так что шансов на серьезную славу у Хэмилтона почти не осталось. Джон Бойнтон Пристли, который родился на десять лет раньше нашего героя (а умер почти на двадцать позже), написал предисловие к посмертному переизданию «Hangover Square», где пытается убедить читателя, что Патрик Хэмилтон – писатель очень хороший, пусть «малый», но уникальный. Собственно, в период расцвета о Хэмилтоне так и говорили, мол, прекрасный мрачный юмор, замечательное знание некоторых сторон жизни некоторых районов Лондона и Брайтона, ну и конечно, он – забавный собутыльник, только уж что-то стал перебирать в последнее время. Пристли не упустил возможность отметиться и здесь: «Хэмилтон провел последние годы в алкоголическом тумане, он был уже не компанейским пьяницей, а несчастным человеком, которому виски нужно, как автомобилю бензин». Высокомерная глупость лишила Пристли эстетического слуха – сам того не желая, он издевательски сравнил Хэмилтона с вещью, которую тот ненавидел больше всего, с авто.

Меж тем Хэмилтон не только пил, он использовал алкоголь и места, где алкоголь потребляли, для того, чтобы делать из этого прекрасные книги. Именно таковой «Hangover Square» и является. Само название ее дышит перегаром. «Hangover» – «похмелье»; можно было бы перевести название романа как «Похмельная площадь», не будь в оригинал запрятан еще и топоним. Hanover Square находится в центральной части Лондона, в районе Мэйфэр, за углом от знаменитой Риджент-стрит; свернешь направо от торгового бастиона компании Apple – и ты уже там, на самой скучной, на самой никакой площади Лондона. Сейчас там дурацкие офисы и вечная стройка – и ни одного питейного заведения! Разве что рядом, на Принсес-стрит есть бессмысленное место под названием Dirty Martini, там разливают напиток, изобретателя которого следовало расстрелять без суда и следствия, – коктейль из джина и рассола от оливок. Посреди Hanover Square стоит памятник великому премьеру Уильяму Питту-младшему, но его сложно обнаружить из-за строительных заборов, фургончиков и кранов. Говорят, там еще офисы каких-то знаменитых консультантов, хедхантеров, телекоммуникационных фирм и даже редакция журнала Vogue. Их точно так же не видно, как и Уильяма Питта. Сама Ганноверская площадь названа в честь немецкой династии, занявшей британский трон в начале XVIII века – и благополучно сохранившей его по сей день.

Несмотря на распространенное мнение, герои «Hangover Square» на самом деле не пьют на Hanover Square. В основном они делают это значительно южнее и западнее – в районе Earl’s Court; собственно, подзаголовок романа гласит: «История мрачнейшего Эрлс-корта». Иногда Джордж Харви Боун, его возлюбленная Нетта Лонгдон, ее друг Питер и другие неудачники и пьяницы отправляются в злачный Сохо, а один раз даже доезжают до приморского города Брайтоно, но все-таки главное место действия – именно Эрлс-корт. «Hangover Square» – роман чисто лондонский. С топонимом Эрлс-корт Хэмилтон тоже играет, как и с Ганноверской площадью, как и с именем Нетты. Игра довольно тонкая – удивительно, что ни Пристли, ни певшие посмертную хвалу Хэмилтону Дорис Лессинг, Иэн Синклер и Питер Акройд этого не заметили.

Начнем с него, с Эрлс-корта. «Court» – это и «суд», и «двор», и даже иногда «переулок». Исторически этот район Лондона получил свое название из-за того, что там, видимо, был расположен – еще в англо-саксонские времена – суд эрла (донормандский титул, что-то вроде позднейшего «герцога»), который владел этими землями. Этимология забылась, но Патрик Хэмилтон вспомнил. С одной стороны, речь в романе идет о невеселых алкоголических похождениях шайки бездельников в также очень невеселом тогда лондонском районе, а с другой – учитывая криминальный сюжет книги – как бы и о суде. Тогда это уже не просто «роман», а судебные показания, причем страшноватые.

Далее – Hangover Square. Да, это – не топоним, это – метафора, в том числе и историческая. Страна, у которой были великие государственные деятели, вроде Уильяма Питта-старшего и Уильяма Питта-младшего, великая империя, вершившая судьбы мира, вся она сжалась теперь (действие происходит после позорного для Британии 1938 года) в несколько грязноватых, сырых, дурно освещенных питейных заведений, где люди без определенного рода занятий наливаются джином и элем. Ганноверская площадь выбрана не случайно – перед нами королевство, где царствуют, но не правят потомки захудалой, забытой немецкой династии. Тоска, скука и монотонное повторение; в Британии за одним ганноверским королем Георгом следует другой – точно так же, как бармен автоматически наливает одну за одной пинту. У экспансивных интеллигентов от всего этого изжога, а у меланхоличных алкоголиков – похмелье. Hangover Square.


Еще от автора Кирилл Рафаилович Кобрин
Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина

В своей новой книге Кирилл Кобрин анализирует сознание российского общества и российской власти через четверть века после распада СССР. Главным героем эссе, собранных под этой обложкой, является «история». Во-первых, собственно история России последних 25 лет. Во-вторых, история как чуть ли не главная тема общественной дискуссии в России, причина болезненной одержимости прошлым, прежде всего советским. В-третьих, в книге рассказываются многочисленные «истории» из жизни страны, случаи, привлекшие внимание общества.


Средние века: очерки о границах, идентичности и рефлексии

Книга К.Р. Кобрина «Средние века: очерки о границах, идентичности и рефлексии», открывает малую серию по медиевистике (series minor). Книга посвящена нескольким связанным между собой темам: новым подходам к политической истории, формированию региональной идентичности в Средние века (и месту в этом процессе политической мифологии), а также истории медиевистики XX века в политико-культурном контексте современности. Автор анализирует политико-мифологические сюжеты из средневекового валлийского эпоса «Мабиногион», сочинений Гальфрида Монмутского.


Где-то в Европе...

Книга Кирилла Кобрина — о Европе, которой уже нет. О Европе — как типе сознания и судьбе. Автор, называющий себя «последним европейцем», бросает прощальный взгляд на родной ему мир людей, населявших советские города, британские библиотеки, голландские бары. Этот взгляд полон благодарности. Здесь представлена исключительно невымышленная проза, проза без вранья, нон-фикшн. Вошедшие в книгу тексты публиковались последние 10 лет в журналах «Октябрь», «Лотос», «Урал» и других.


Шерлок Холмс и рождение современности

Истории о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне — энциклопедия жизни времен королевы Виктории, эпохи героического капитализма и триумфа британского колониализма. Автор провел тщательный историко-культурный анализ нескольких случаев из практики Шерлока Холмса — и поделился результатами. Эта книга о том, как в мире вокруг Бейкер-стрит, 221-b относились к деньгам, труду, другим народам, политике; а еще о викторианском феминизме и дендизме. И о том, что мы, в каком-то смысле, до сих пор живем внутри «холмсианы».


Книжный шкаф Кирилла Кобрина

Книга состоит из 100 рецензий, печатавшихся в 1999-2002 годах в постоянной рубрике «Книжная полка Кирилла Кобрина» журнала «Новый мир». Автор считает эти тексты лирическим дневником, своего рода новыми «записками у изголовья», героями которых стали не люди, а книги. Быть может, это даже «роман», но роман, организованный по формальному признаку («шкаф» равен десяти «полкам» по десять книг на каждой); роман, который можно читать с любого места.


Пост(нон)фикшн

Лирико-философская исповедальная проза про сотериологическое — то есть про то, кто, чем и как спасался, или пытался это делать (как в случае взаимоотношений Кобрина с джазом) в позднесоветское время, про аксеновский «Рег-тайм» Доктороу и «Преследователя Кортасара», и про — постепенное проживание (изживание) поколением автора образа Запада, как образа свободно развернутой полнокровной жизни. Аксенов после «Круглый сутки нон-стоп», оказавшись в той же самой Америке через годы, написал «В поисках грустного бэби», а Кобрин вот эту прозу — «Запад, на который я сейчас поглядываю из окна семьдесят шестого, обернулся прикладным эрзацем чуть лучшей, чем здесь и сейчас, русской жизни, то есть, эрзацем бывшего советского будущего.


Рекомендуем почитать
Постмодерн культуры и культура постмодерна

Постмодернизм отождествляют с современностью и пытаются с ним расстаться, благословляют его и проклинают. Но без постмодерна как состояния культуры невозможно представить себе ни одно явление современности. Александр Викторович Марков предлагает рассматривать постмодерн как школу критического мышления и одновременно как необходимый этап взаимодействия университетской учености и массовой культуры. В курсе лекций постмодернизм не сводится ни к идеологиям, ни к литературному стилю, но изучается как эпоха со своими открытиями и возможностями.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Воспоминания

Мемуары русского художника, мастера городского пейзажа, участника творческого объединения «Мир искусства», художественного критика.


Северный модерн: образ, символ, знак

В книге рассказывается об интересных особенностях монументального декора на фасадах жилых и общественных зданий в Петербурге, Хельсинки и Риге. Автор привлекает широкий культурологический материал, позволяющий глубже окунуться в эпоху модерна. Издание предназначено как для специалистов-искусствоведов, так и для широкого круга читателей.


Любовь и секс в Средние века

Средневековье — эпоха контрастов, противоречий и больших перемен. Но что думали и как чувствовали люди, жившие в те времена? Чем были для них любовь, нежность, сексуальность? Неужели наше отношение к интимной стороне жизни так уж отличается от средневекового? Книга «Любовь и секс в Средние века» дает нам возможность отправиться в путешествие по этому историческому периоду, полному поразительных крайностей. Картина, нарисованная немецким историком Александром Бальхаусом, позволяет взглянуть на личную жизнь европейцев 500-1500 гг.


Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения

В каждой эпохе среди правителей и простых людей всегда попадались провокаторы и подлецы – те, кто нарушал правила и показывал людям дурной пример. И, по мнению автора, именно их поведение дает ключ к пониманию того, как функционирует наше общество. Эта книга – блестящее и увлекательное исследование мира эпохи Тюдоров и Стюартов, в котором вы найдете ответы на самые неожиданные вопросы: Как подобрать идеальное оскорбление, чтобы создать проблемы себе и окружающим? Почему цитирование Шекспира может оказаться не только неуместным, но и совершенно неприемлемым? Как оттолкнуть от себя человека, просто показав ему изнанку своей шляпы? Какие способы издевательств над проповедником, солдатом или просто соседом окажутся самыми лучшими? Окунитесь в дерзкий мир Елизаветинской Англии!