На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - [113]

Собравшись с духом, Тодорис решил добежать до ближайшего кипариса и оглядеться. Он ринулся вперёд, и вот когда осталась половина пути, звуки за спиной, похожие на турецкие голоса, сделались явственнее.

Тодорис оглянулся и увидел, что из зарослей на поле почти одновременно выступили несколько десятков турок, которые в свою очередь сразу заметили его. Один из турок что-то крикнул, а через мгновение на поле показался всадник в дорогом зелёном кафтане на холёном вороном коне.

Тодорис понял, сколько времени потерял, пока помогал Якову и тёще спрятаться, а также пока искал обход вокруг поля. Турки оказались гораздо ближе, чем думалось.

Меж тем на поле выходило всё больше и больше людей. Тодорис замер, не зная, что предпринять, но взгляд почему-то всё время возвращался к всаднику — человеку крепкого сложения, с широкой тёмной бородой. На белоснежной чалме что-то блестело, похожее на драгоценность. Он был явно не из простых воинов.

Тодорис ожидал, что сейчас всадник даст приказание другим туркам догонять беглеца. Но всадник вместо этого издал боевой клич, ударил коня пятками и помчался прямо на Тодориса.

Надежды убежать не было. Наверное, следовало встретить врага лицом к лицу, но Тодорис не смог. Конь турка скакал так уверенно, словно хочет сшибить и растоптать. Меч, покоившийся в ножнах, вряд ли мог стать защитой от этого.

Тодорис не выдержал и побежал к ближайшему кипарису, до которого оставалось шагов пятьдесят. Даже спиной ощущалось, что всадник стремительно приближается. А затем появилось ощущение, что нечто подобное уже было раньше. Да, но в тот раз Тодорис бежал по улице. В тот раз дробный стук копыт был звонче, а теперь, на поле, звучал глухо.

Это было последнее, о чём Тодорис успел подумать перед тем, как получил удар по затылку какой-то палкой. Боль в первые мгновения была резкой и нестерпимой, сознание помутилось, мир вокруг закружился, заставив упасть. Затем Тодорис почувствовал, как двое человек взяли его под мышки и куда-то поволокли, повернули, усадили где-то, где было, на что опереться спиной.

Опора оказалась стволом того самого кипариса, к которому Тодорис бежал. Юноша сидел в тени этого дерева, а полностью пришёл в себя и смог оглядеться лишь после того, как кто-то вылил ему на лицо воду из фляги.

Всадник с широкой тёмной бородой уже спешился и стоял напротив, держа в руках небольшой сложенный кнут. Наверное, рукоятью этого кнута и был нанесён удар. Кнут выглядел дорогим и красивым, как и всё одеяние всадника, поэтому Тодорис опять подумал, что видит отнюдь не простого воина, а кого-то важного. Важный турок в свою очередь рассматривал свою добычу, но вдруг оглянулся на кого-то, кого явно считал своим добрым приятелем. Приятель был безбородый.

Тодорис почти сразу узнал его: «Это же евнух, который приходил в дом Луки Нотараса, сопровождал Великого Турка в гостях. И кажется, этот же евнух позднее приходил, чтобы передать Луке и сыновьям приглашение на пир, а затем — чтобы привести всех на пир силой».

Новое появление евнуха конечно же предвещало скверный оборот событий. Ещё недавно Тодорис надеялся, что даже если его поймают, то скоро отпустят, но теперь надежда начала угасать сама собой. А ведь пока ничего не случилось. Важный турок и евнух стояли рядом, коротко переговаривались на своём языке и, судя по всему, сомневались, что поймали того, кого хотели.

— Как тебя зовут, юноша? — наконец обратился евнух к Тодорису по-гречески.

Из-за пульсирующей боли в затылке было бы гораздо проще отвечать не задумываясь, но Тодорис не мог себе такого позволить. Следовало задумываться над последствиями своих ответов.

— Зачем вам моё имя? Вы хотите взять меня в плен и получить выкуп? Но ведь три дня, когда в Городе можно было брать пленников, уже истекли. Теперь вы не можете схватить меня просто так. Если, по-вашему, я совершил преступление, то скажите, в чём оно состоит. А если я ни в чём не провинился, отпустите меня.

Для того, кто получил удар по голове, эта речь оказалась слишком длинной. Затылок заболел гораздо сильнее, чем минуту назад. Тодорис хотел ощупать его, но только теперь заметил, что руки связаны верёвкой. Ножны с мечом исчезли.

Евнух улыбнулся, как если бы наблюдал за трепыханиями птички, попавшей под сеть ловца:

— Ты сказал про три дня, юноша. Значит, тебе известно, что великий Город теперь — часть Турецкого государства. Если три дня прошло, это не значит, что всё стало как прежде. Теперь, если турецкий начальник спрашивает, ты должен отвечать. — Евнух обернулся и указал на важного турка, который недавно гнался за Тодорисом и ударил по голове: — Это господин Заганос, первый министр Турецкого государства. И он спрашивает твоё имя. А если ты будешь молчать, он прикажет взять тебя под стражу. Ты посидишь взаперти, пока не заговоришь.

«А выходит не так плохо, — подумал Тодорис. — Я могу помолчать дня три или четыре. Этого достаточно, чтобы госпожа Мария и Яков покинули Город». Он даже обрадовался, но, судя по всему, показал эту радость, хоть и не собирался: взгляд у евнуха загорелся азартом охотника. В этом взгляде и во всём лице явственно читалось: «О! Ты рад, что можешь не называться сейчас. Почему? Это интересно».