На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - [115]

— Тебя скоро отведут в дом к отцу, — произнёс евнух, — но сначала ответь, кем тебе приходился покойный господин Лука.

— Я женат на его дочери, — ответил Тодорис. — Но её здесь нет. Она в Венеции.

К последним двум фразам евнух не проявил интереса:

— Значит, жена Луки — твоя тёща?

— Да.

— Возле дворца вместе с тобой видели ещё одного безоружного человека. Это ведь была жена Луки, да? Она просто переоделась в мужскую одежду?

Тодорис мог бы соврать, что у госпожи Марии, помимо него, есть ещё один сообщник, но в этой лжи не было никакого смысла:

— Да, в мужской одежде была госпожа Мария.

— И вы с ней разделились, когда достигли этого места? Ты пошёл на север, а она с мальчиком — в другую сторону?

— Да.

— Куда она пошла с мальчиком?

— На восток, — ответил Тодорис, сделав вид, что устал врать и хочет поскорее покончить с допросом.

Ложь про восток имела смысл, и Тодорис старался произнести её как можно убедительнее, но евнух сразу насторожился, а затем посмотрел на юг — в сторону развалин, где госпожа Мария и Яков сейчас прятались и откуда должны были позднее перебраться в приморский дворец Буколеон.

— У вас назначено место встречи?

— Нет, — продолжал врать Тодорис. — Это было бы неразумно. Мне лучше не знать, где они могли бы находиться даже спустя некоторое время.

— Да… — рассеянно произнёс евнух, по-прежнему глядя на юг.

Судя по всему, евнух выбрал южное направление потому, что север, запад и восток исключались сами собой. На север простиралось обширное поле-пастбище, и беглецы сразу бы оказались на нём замечены. Запад исключался потому, что оттуда пришли турки, ставшие ловить беглецов в зарослях. Восток исключался потому, что Тодорис сказал о нём, имея причины врать. Оставался юг.

«Пусть госпоже Марии и Якову поможет Бог, потому что я уже ничем не могу им помочь», — подумал Тодорис, когда двое турок снова взяли его под мышки и рывком подняли на ноги. Голова закружилась, как вначале, а к горлу подступила тошнота, которую еле удавалось сдержать, поэтому в данную минуту Тодорису стало всё равно, что с ним сделают турки. Просто хотелось, чтобы всё закончилось.

Он даже не удивился, когда евнух снова обратился к нему с вопросом, который мог бы показаться странным:

— Господин Заганос спрашивает, знаешь ли ты, кто придумал нарисовать знак на воротах дома господина Луки.

— Я сам его нарисовал. Взял в кабинете господина Луки письмо с турецкой подписью и скопировал её, — ответил Тодорис.

Когда евнух перевёл ответ, где-то за спиной Тодориса послышался громкий раскатистый смех. Судя по всему, это смеялся важный турок, потому что он же одобрительно потрепал Тодориса по плечу и, кажется, произнёс похвалу.

— Господин Заганос лично проводит тебя в дом твоего отца, — сказал евнух. — А я дам тебе своего коня, чтобы ты быстрее добрался. — Он помолчал. — Господин Заганос говорит, что ты достойный враг. Он бы обрадовался, если бы ты поступил на турецкую службу и перестал быть врагом.

* * *

Путь до дома прошёл как в тумане. Временами сознание почти меркло и Тодорис, наверное, мог бы выпасть из седла, если бы не турецкая стража: один турок вёл коня под уздцы, заставляя идти очень медленным шагом, а другие находились справа и слева, придерживая своего пленника и не давая потерять равновесие.

Важный турок Заганос ехал где-то рядом. Наверное, именно он отдал громкий приказ янычарам, охранявшим дом.

Отцовский дом, такой знакомый и красивый, озарённый ярким утренним солнцем, казался грёзой или мечтой. Тодорис не удивился бы, если бы дом в следующее мгновение растаял в воздухе, но здание никуда не делось, а янычары, стоявшие возле дверей, расступились.

Затем Тодориса почти стащили с седла, подвели к дверям и даже отдали меч, который забрали недавно. Мелькнула мысль: «Зачем? Против кого мне теперь сражаться?»

Встреча с отцом и братьями тоже прошла как в тумане. Тодорис едва различал их лица. Кто-то сказал:

— У тебя на затылке кровь.

Лишь через час, лёжа в кровати в своей комнате и чувствуя, что вокруг головы обмотана ткань, смоченная в холодной воде, Тодорис смог наконец разглядеть родных. Когда он очнулся, те пришли по зову слуг, по очереди осторожно обняли «младшего» и сели у его постели.

Это была радостная встреча, как после очень долгой разлуки, хотя минуло всего-то три дня. Тодорис радовался, что никто из родных не погиб и что их семья в этом оказалась счастливее, чем многие. Но всю полноту радости ощутить не получалось. Что-то как будто мешало.

Отец начал осторожно расспрашивать, где младший сын пропадал. Тодорис кратко поведал обо всём, за исключением истории с Эвой, а в свою очередь узнал, что его отец и братья стали пленниками Великого Турка подобно Нотарасам. То есть Великий Турок не требовал выкупа, а хотел, чтобы Кантакузины пошли к нему на службу.

— Вначале мы думали согласиться, — спокойно и неторопливо рассказывал отец, — но вчера утром пришёл посланец от Великого Турка и сказал, что условия меняются. Раньше Великий Турок не требовал от нас, чтобы мы перешли в его веру, а теперь требует. Иначе он не сможет доверять нам. И также было сказано, что мы нужны Великому Турку как слуги, но не нужны как враги. Если мы откажемся служить ему, то потеряем головы.