На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД - [20]
А вот с другим соплеменником – Иосифом Луловым – он все же жестоко просчитался. Дельце вроде плевое было: ну служил Лулов директором гостинички, ну гуляли у него в номерах чекисты Альбицкий, Клейман, Чаплин, ну оказался чекист Сергей Чаплин (на пару с братом Николаем) вроде как контриком, а Лулов – японским шпионом: в процессе мордобития самолично признался. Так ни с того ни с сего начальник отдела Лернер вызывает к себе да как заорет: «А вы знаете, что в НКВД СССР работает брат Лулова?» Голуб опешил, стал оправдываться: «Так при чем здесь Лулов – враг народа, и его брат Лулов – честный человек?»
Экий недотепа! Ему, наверно, был неведом строгий литвиновский приказ по арестам:
«Показательна в данном случае цифра – так давайте цифру. Единственно нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы в этой неразберихе не получить показаний на близких кому-либо из нас людей. В таком котле можешь оказаться, что сам на себя возьмешь показания».
Сию негласную указивку и нарушил Голуб. Потому что чекист Лулов – не просто чекист: когда-то он под началом Литвина служил! Да арестуют этого Лулова как брата «японского шпиона», да почует он, что ветерок с берегов Невы дует, – не задумываясь, в мгновение ока заложит всю честную компанию: заявит, что в агенты черт знает какой разведки его начальник Ленинградского Управления НКВД Литвин завербовал. А вслед за Михаилом Иосифовичем и остальные дружки загремят на Лубянку, где с них три шкуры сдерут… Вот как дельце-то оборачивалось.
Но Голуб ничегошеньки не понял: привык разоблачать без ума и без удержу. Вон чекист Яша Беленький перед ним на коленях ползал, открещивался от своего кровного родственничка из троцкистского отребья, но он и глазом не моргнул – умытарил беднягу. А Яша – ого-го! – дверь ногой открывал к сильным мира сего. А тут какой-то Лулов, козявка… Тьфу!
Литвин здраво рассудил: на кой ляд ему такой энергичный дурак – сегодня одного «близкого человека» прихлопнет, завтра другого? И спровадил служить далече, на уральскую сторонушку, сказав: не могу, мол, укрывать бывшего члена партии «Поалей Сион».
Наум Абрамович обиделся: «Я всего себя отдал делу борьбы с контрреволюцией, в результате чего мною лично и под моим руководством были раскрыты и разгромлены сотни шпионско-диверсионных и террористических организаций» [2], но, видать, предали забвению эти революционные заслуги: какая черная неблагодарность!
И уж вкруть разъярился, когда «черный воронок» за ним прикатил: колотил себя в грудь бывший чапаевец, кричал – аж пена с золотых зубов слетала: всюду «знают меня как фанатика-большевика и энтузиаста», а вы арестовывать? Знали, всё знали: и про одержимость палаческую, и про безумность пыточную, и про сгнившего на допросах профессора Шами, и про невинно убиенного поэта Николая Олейникова, и про замордованного востоковеда Конрада…
«Всю свою сознательную жизнь я работал только в интересах партии ВКП(б) и советского народа» [7], – сразу отчеканил на допросе Голуб и потом, сколько ни бились с ним, молчал будто каменный – ни в чем не сознался, ни в чем не раскаялся. А когда сообразил, что вовек ему не оправдаться за содеянное, вовек не выйти из узилища, – накинул на шею грязный льняной жгут и повесился над парашей. Пожалуй, это было единственное дело, какое он совершил в своей жизни без всякого энтузиазма.
1. Автобиография, датированная 12.04.1935 г. (архивное личное дело Голуба Н.А. № 977).
2. Рапорт от 01.10.1938 г. (там же).
3. Показания Бурлакова А.П. от 16.05.1939 г. (архивное следственное дело на Голуба Н.А. № № 8394).
4. Показания Трухина Л.С. от 08.04.1939 г. (там же).
5. Заявление Конрада Н.П. в НКВД СССР от 11.09.1940 г. (архивное следственное дело на Конрада Н.П. № 42 493).
6. Справка на Шами А.М. без даты (архивное следственное дело на Шами А.М. № 41511).
7. Показания Голуба Н.А. от 10.02.1939 г. (архивное следственное дело на Голуба Н.А. № 58394).
Впервые опубликовано в газете «Невский проспект», 1991, июнь, № 6. С. 14.
Яшка-демократ
Пропитаны кровью и жёлчьюНаша жизнь и наши дела.Ненасытное сердце волчьеНам судьба роковая дала.Анна Баркова, 1925 г.
Яшка Ржавский, полуграмотный конторщик с Харьковского писчебумажного склада князя Паскевича, то и дело высказывал недовольство существующим строем:
«В начале августа 1916 года на фронте я очутился в 137-м Нежинском полку в качестве рядового. Условия службы были наипрескверные, ибо полк был переполнен реакционным офицерством, как генерал Дроздовский и другие, и в полку царила ужасная национальная ненависть, и нередко приходилось выслушивать проповеди попов и других лиц в патриотической форме о том, что евреи продают Россию» [1].
Это – правда.
Чекист Яков Ржавский. Фотография 1920-х годов
А у знаменитого генерала Михаила Гордеевича Дроздовского, погибшего потом на Гражданской войне, была своя правда. Смотрел он на горлопанящего полкового комитетчика Ржавского, призывающего солдат бросить окопы, трусливо бежать с фронта, и, верно, думал: «Как счастливы те люди, которые не знают патриотизма, которые никогда не знали ни национальной гордости, ни национальной чести… прежде всего я люблю свою Родину и хотел бы ее величия. Ее унижение – унижение для меня, над этими чувствами я не властен». Вот две правды: какая из них правдивей?
