На далеких рубежах - [25]

— Разрешите запустить двигатель? — обратился по радио Поддубный к руководителю полетов.

— Запуск разрешаю, — послышался голос полковника Сливы.

Механик подсоединил к пусковой панели самолета фишку кабеля аэродромного пускового агрегата. Летчик нажал на пусковую кнопку. Зашумел стартер, раскручивая турбину. Секунда-другая — и реактивный двигатель зарокотал: вступила в действие турбина. Из реактивной трубы, будто из кратера вулкана, ударили газы. Вырываясь наружу, они вздымали пыль, подхватывали и несли камешки, начисто подметая позади самолета землю. И горе тому, кто попадет в струю этого потока.

Аэродром не терпит зевак. Каждый должен знать свое место, быть осмотрительным, осторожным.

Проверив показания приборов, техник выдернул наземный предохранитель катапульты, показал его летчику, чтобы тот не сомневался, что предохранитель вынут, спустился на землю и принял от фюзеляжа лестницу.

Поддубный закрыл фонарь кабины, Гречка стал у левой плоскости крыла, козырнул летчику.

Самолет вырулил на линию предварительного старта и через минуту-другую взмыл в воздух, увлекая за собой планер-мишень.

Старший лейтенант Телюков должен вылететь третьим. В том случае, если он отобьет мишень, двое летчиков так и не увидят результатов своей стрельбы. Жаль товарищей, но им, возможно, засчитают стрельбы по показателям фотопулеметов.

Тут Телюков хлопнул себя по лбу: а фотопулемет? Ведь он зафиксирует на пленке и расстояние, и ракурс стрельбы. Пленка выведет махинации на чистую воду!

Летчик уже готов был отказаться от задуманного, как вдруг сообразил, что пленку после полета можно засветить. Раскроешь кассету — и все!

Первым вылетел Поддубный. Через положенное время поднялся в зону второй летчик. Порулил свой самолет на старт и Телюков.

— Разрешите взлет? — спросил он по радио.

— Взлет разрешаю, — передал полковник Скиба.

Промелькнули за фонарем кабины аэродромные строения, проплыли под фюзеляжем коттеджи авиационного городка.

Все земное осталось внизу, позади. Впереди — безграничный простор голубого неба.

Телюков страстно любил полеты. В воздухе, среди многочисленных приборов, тумблеров, рычагов, кнопок, среди всего того, что придает кабине вид сложной лаборатории, он чувствовал себя, как музыкант за органом. Он не просто двигал рычагами, тумблерами, не просто нажимал кнопки, а как бы играл на них, и вся душа его наполнялась какой-то ликующей музыкой. Как музыкант, не глядя на клавиши, сосредотачивает все свое внимание на нотах и оттенках звуков, так и Телюков не смотрел на арматуру кабины. Руки сами находили нужный рычаг, тумблер, кнопку. Привычным взглядом окинет летчик приборную доску, и снова взор прикован к безграничному воздушному океану.

Зона стрельбы находилась в сорока километрах от аэродрома. Для пешехода, даже для автомобиля это все-таки порядочное расстояние. Для реактивного же самолета преодолеть такое расстояние было делом одного мгновения. Телюков сожалел, что так быстро прибыл к месту назначения. Ему хотелось летать, летать без конца. И зона стрельб казалась ему клеткой без стен. Летчик не имеет права самовольно ни войти в нее, ни выйти; не имеет права подняться выше дозволенного, спуститься ниже положенного. Все это не вязалось с натурой Телюкова. Больше всего нервировало его то, что мишень буксируется на относительно малой скорости.

Самолет-буксировщик шел по прямой, волоча за собой планер-мишень на длинном стальном тросе. Издали мишень напоминала какую-то неуклюжую птицу с висящими под брюхом ногами.

Телюков запросил разрешение на стрельбу.

— Стрелять разрешаю, — ответил из своей кабины помощник командира по огневой и тактической подготовке.

Телюков занимает исходное положение, начинает маневр. Расстояние между самолетом и мишенью быстро уменьшается. Вон «неуклюжая птица» задрожала в сетке прицела, как муха в паутине. Летчик нажал на гашетки. Самолет вздрогнул.

Телюков выходит из атаки и с удовлетворением обнаруживает, что «птица» исчезла. Будто кто-то проглотил ее в воздухе.

— Мишень отбита, — информирует Поддубный руководителя полетов.

— Вот дьявол, — слышится в наушниках недовольный бас полковника Сливы.

Приземлившись, Телюков подождал, пока оружейник снимет с самолета кассету, и вызвался лично отнести ее в фотолабораторию. По дороге открыл кассету, подержал пленку несколько секунд на солнце и снова закрыл.

Пусть теперь проверяют!

После разборов полетов Телюков с кислой миной на лице понуро шагал по дороге на гарнизонную гауптвахту.

— Возьмите, — протянул он коменданту записку на свой арест.

Комендант с удивлением поглядел на летчика:

— Это первый случай в истории Кизыл-Калынского гарнизона, чтобы офицера под арестом держали.

— Я попался потому, что класс показывал в воздухе! — вызывающе сказал Телюков. — А кое у кого мурашки по спине забегали… Вот и наказан.

Он всерьез был убежден, что пострадал за свой талант, ну и за мужество, конечно. Кто б отважился на такой маневр? Никто! А если б и отважился, то либо врезался бы в мишень, либо протаранил бы буксировщик. А он, Телюков, задумал отбить мишень и отбил. Показал высший класс пилотажа и воздушной стрельбы. Высший, слышите вы, трусы, бездарности!