На далеких рубежах - [26]

Глава пятая

Первая эскадрилья готовилась к полетам на предельную дальность с посадкой на незнакомом аэродроме.

— Полетим по этому маршруту, — майор Дроздов поднял указку и провел ею по карте, развешенной на классной доске. Указка начертила фигуру, похожую на сплющенный многоугольник. — А сядем здесь.

Поддубный только что вошел в класс, примостился в заднем ряду и мысленно прикинул: получалось, что до самой отдаленной от аэродрома Кизыл-Кала точки было не более 200–220 километров.

«Какой же это полет на предельную дальность? — подумал он. — И разве есть хоть малейшее основание считать аэродром посадки незнакомым, если летчикам десятки раз приходилось пролетать над ним и делать посадку? И как хитро построен маршрут! Только здесь, вокруг своего аэродрома, да еще как можно ближе к железной дороге».

Объявили перерыв. Поддубный подошел к Дроздову:

— Степан Михайлович, тебя же куры засмеют за такой маршрут.

— А какой бы тебе хотелось видеть? Не такой, часом? — Дроздов достал из шкафа другую карту, разложил ее на столе.

— Вот это — маршрут! — воскликнул Поддубный, увидев на карте линию, которая, беря свое начало от Кизыл-Калы, пересекала Каракумы и тянулась за Каспий. — Это действительно полет на предельную дальность. И аэродром незнакомый. Так объясни, пожалуйста, в чем же тут загвоздка?

— Все в том же.

— Да ведь ты, Степан Михайлович, командир эскадрильи! Ты не только имеешь право, ты обязан действовать самостоятельно.

— Действовал, вот и маршрут проложил, рассчитал. Гришин отменил, начертил взамен свой.

— Идем сейчас же к нему.

— Не пойду, — заупрямился Дроздов. — Осточертело! Кроме того, это уже не просто маршрут, а приказ эскадрилье. А вот ты, Иван Васильевич, мог бы пойти. Ты помощник командира полка.

— И пойду! Пойду, как помощник командира, как офицер, как коммунист. И буду бороться за твой маршрут, потому что уверен: летчикам он по плечу. Ведь так?

— Безусловно так, Иван Васильевич. У меня ведь летчики какие! Орлы!

Майор Гришин сидел в кабинете командира полка и думал, как быть, если помощник оп огневой и тактической подготовке вмешивается буквально в каждую мелочь, да еще и угрожает написать рапорт по команде. Пронюхал сразу о бароспидографах, возмутился фарами… А там, гляди, придерется к полету на предельную дальность. Он такой.

Допустим, что обо всем этом Поддубный напишет командующему. Допустим. И его, Гришина, обвинят в упрощенчестве. Безусловно, оно налицо. От факта не уйдешь. Но с какой целью он вынужден прибегать к этому упрощенчеству? Чтобы не допустить аварийности… А разве забота о безаварийности не государственное дело? Разве не факт, что мигание фарой в воздухе предотвращает катастрофу? Факт! Кто знает, быть может, он, Гришин, сохранил своими действиями жизнь не одному летчику?

Размышляя таким образом, Гришин пришел к выводу, что при современных условиях он действует правильно, по крайней мере, без ущерба для полка. И надо, чтобы это хорошо усвоил непокорный помощник командира, чтобы он уразумел: сперва пусть полк войдет в колею, а затем уже можно отпускать тормоза…

Да, Поддубному необходимо это втолковать. Но каким образом? Как воздействовать на него? Конечно, если бы командир полка всецело стал на его, Гришина, сторону, было бы совсем просто: приказ — не лезь не в свое дело — и конец. Но, к сожалению, командир охотнее поддерживает не его, Гришина, своего заместителя, а помощника!

Замполита попросить? Он умеет разговаривать с людьми и убеждать их. И они прислушиваются к его голосу. Но капитан Горбунов уже далеко не тот юнец, которого знал Гришин. У него теперь на каждый случай свое мнение. Как видно, и он держит сторону Поддубного. В этом, пожалуй, можно не сомневаться. Разве не он говорил на партийном собрании, что майор Поддубный — офицер передовых взглядов и принципиальный коммунист?

Нет, замполит отпадает.

Разве с начштаба посоветоваться? Этот, кажется, нейтрален: он ни за Поддубного, ни за Гришина. Правда, заранее можно предвидеть его ответ: «Я, — скажет начштаба, — понимаю вас, Алексей Александрович, осадить помощника не мешало бы, но это можно сделать только на основании соответствующих документов. В каждом отдельном случае мы должны все это учитывать…»

Мысли Гришина перенеслись на старшего Жбанова, и лицо майора сразу искривилось, будто что-то кислое раскусил. Неустойчивых убеждений человек, бесхарактерный какой-то… Сам в свое время подал мысль о бароспидографах, а когда Поддубный начал доказывать, что эти приборы существуют вовсе не для того, чтобы подрезывать крылья летчикам, стал поддакивать ему и в конце концов сдался.

Инженер отпал также.

«Вот если бы майор Дроздов… — Но Гришин тут же отогнал от себя эту мысль. — Где там! Дроздов с помощником на „ты“, о нем нечего и думать!»

Так, перебирая в памяти руководящих офицеров полка, Гришин вдруг осознал полное свое одиночество. Нет союзников. Нет единомышленников. Нет опоры.

— Как же это так! — растерянно воскликнул он, привычным жестом пустив все свои пять пальцев в шевелюру.

В это мгновение отворилась дверь и на пороге встал Поддубный.

— Разрешите, Алексей Александрович?