На большой реке - [21]

— Как, батька́?.. — сказал Тарас Бульба, отступивши с удивлением несколько шагов назад.

— Да хоть и батька́!..

13

В прениях выступило еще несколько комсомольцев.

Говорил Василий Орлов, длиннолицый, светловолосый и кучерявый, с тяжелой, резко очерченной нижней челюстью, с уральским говорком. Говорил он с трибуны резко, отрывисто, с заминками и неумело. Выступать не любил. Он с признания в этом и начал свою короткую речь.

— Я ведь не оратор, — окающим скорым говорком произнес он. — Сами увидите. Мне лучше смену в забое отдежурить!

— Привыкнешь, — прогудел начальник строительства.

— Не знаю... Все возможно, — бросил в ответ Орлов и немного сбился от этого.

— Конечно, — продолжал он, — у кого что болит, тот о том и говорит. Меня хлебом не корми, а дай про своего «Уральца» поговорить. Что же у наших «Уральцев» болит? В чем они нуждаются? Троса... Солидол... Ремонт... Но я хочу сказать о тех, кто на «Белорусах» работает, о наших мазистах, о шоферах. Почему такая среди них текучесть? Ведь в нашем Правобережном стройрайоне из-за недостатка водительских кадров простаивает автотранспорт, а между тем за последние полтора месяца взяло расчет несколько десятков шоферов! С одной стороны, значит, готовить мазистов, курсы водительские открывать, а с другой — готовые кадры терять! А почему? Сейчас я, товарищи, отвечу на этот вопрос. Отвечу. А коротко говоря: плохие у шоферов производственные условия, плохие и бытовые. И машину не берегут и человека.

Опять буду говорить о подъездных путях в нашем котловане. Мало того, что бьют машины по скверным дорогам. А пылища? Сейчас, когда этакая жара стоит, шоферы горько пошучивают: «Надо, говорят, спросить в БРИЗе, нет ли такого изобретения, чтобы пыль из ноздрей удалять?.. Дальше. До сих пор нету у нас, в Правобережном районе, гаражей и заправочных пунктов. Нету авторемонтных мастерских. А форсунки — это дорогая вещь у машины. Дорогая и тонкая! Плохо очищено горючее — и форсунка выходит из строя. А значит, и машина...

И еще в том же роде скажу: плохо, как заправочных для машины нет, а еще хуже, когда самому человеку заправиться негде. А те наши заправочные, что пооткрывал нам орс, — они вам известны, говорить не стану!.. А жилищные условия шоферов — вот где главная причина текучести. Почему, например, даже для таких водителей, как Грушин или братья Костиковы, люди семейные и люди прославленные за свою трудовую доблесть, почему даже для них не нашлось места в новых восьмиквартирных домах? А ведь этих домов уже десяток, если не больше!.. Нет, опять отодвинули ихнюю очередь: утешайся, что стоишь в списке!

Тут ему от всего сердца стали хлопать, а особенно те из товарищей, кто знал, что и сам Орлов, этот уже на всю страну прославленный газетами бригадир комсомольской бригады, ютится на койке в общежитии. И, однако, ни разу не поднял голоса за себя.

— Справедливо жалуются водители, что их оттирают, — продолжал Василий Орлов. — Судите сами: и постройком и жекео — все твердили, что вот, дескать, большой дом отстраивается и этот дом исключительно для семейных шоферов! Ладно. Закончили дом... И... вселили инженеров. И вся недолга!..

Как? Почему? Кто велел? Рощин!.. Ну, и все!.. А среди водительского состава такие разговоры: будто бы на собрании товарищ Рощин сказал — мне не пришлось быть на том собрании, — оговорился Орлов, — я в смене был, — мне, дескать, один инженер дороже тридцати шоферов...

Рощин вскочил.

— Да сущая чепуха! — вскричал он. — Велась же стенограмма! Семен Семенович... — позвал он своего референта Купчикова, не обращая никакого внимания на Орлова.

Семен Семенович Купчиков, человек лет сорока, с пухлым белым лицом и в роговых очках, одетый как военный, но без всяких знаков отличия, бесшумной, мягкой походкой подошел сзади к спинке кресла начальника, наклонился, подставил ухо.

Получив приказание, так же бесшумно исчез.

— Попрошу дать мне слово для фактической справки! — запоздало обратился Рощин к председательствующему. Тот кивнул головой.

— Товарищи! — сказал Рощин. — Сейчас принесут стенограмму того самого собрания, о котором упомянул товарищ Орлов. И вы сможете убедиться, что сказано было совсем иное. Да, запросы об этом злополучном доме были. Я отвечал. И я сказал только, что на одного инженера у нас приходится два-три десятка водителей и потому, естественно, легче разрешить вопрос о квартирах инженерно-технического персонала...

Он сел. Видно было, что это происшествие крайне взволновало его. Он хмурился, постукивая пальцами по красному сукну стола. Раза два взглянул на часы, хотя если бы даже Купчиков несся на крыльях, то все равно он сейчас бы только-только подлетал к зданию управления.

Председатель предложил Орлову продолжать.

Тот постоял немножко, подумал, а потом добродушно усмехнулся, широко обнажая зубы, и попросту заявил:

— А я уже все сказал, товарищи. Мне уж и говорить-то нечего больше.

И сошел с трибуны.

После него выступила комсомолка Инна Кареева — инженер отдела главного энергетика, секретарь первичной комсомольской организации.

Во всем коллективе староскольских комсомольцев заметно было какое-то нежно-почтительное чувство к этой молодой женщине Инна была замужем. У нее был годовалый сынишка. Жили они без домашней работницы, обходясь временами помощью соседней старушки, что приходила побыть с ребенком. И все-таки Инна Кареева, как будто даже и не спеша, всегда ровно размеренная в своей работе, успевала справиться и со служебными обязанностями и с нагрузками по комсомольской работе и не запускала семью.