На белом свете. Уран - [33]

Каждое свое выступление на собрании или на правлении Макар начинал так:

— Наша с вами, товарищи, вина. Мы с вами, товарищи, упустили, а Семен Федорович уже не может работать за нас всех, как раньше… Камень и тот стирается… Позор нам всем, потому что мы не уберегли Семена Федоровича. А кто же будет руководить колхозом, если Семен Федорович вынужден будет уйти?

И вот теперь все в районе знали, что Семен Федорович Коляда тяжко захворал и запустил хозяйство. С ним и начали разговаривать как с больным человеком. И удивительно, что сам Коляда поверил, будто он безнадежно болен: по нескольку раз в день считал пульс, чувствовал боли в печени, почках, сердце, пояснице, коленках.

Семен Федорович уже редко на кого кричал. Теперь он, постанывая, только вычитывал длинные нотации.

Если раньше, например, вовремя не подвезли корма скоту, то Коляда влетал на ферму и:

— Сами пообжирались, а коровы голодные! Да вы мне тот жом пригоршнями будете носить! Я вас научу, саботажники!

А теперь Семен Федорович вызывал к себе ездовых и, держась за то, что у него болело, стонал:

— Коровка не человек… ой… она не скажет, что… ой… голодная… А вы ж, сознательные колхозники, сами уже и молочка попили, а скотинка не кормлена. А нас же учат, что общественные интересы…

И так полчаса.

Пока Семен Федорович ежедневно вычитывал нудные нотации, Макар Подогретый не сидел сложа руки. Последнее время он очень подружился с агрономом Дмитром Кутнем. Приглашал его на обеды и на ужины: мол, холостяк, кто его там накормит? И Кутень приходил к «президенту» как домой. Хозяева были приветливы, хлебосольны и не очень надоедали серьезными разговорами.

Олена заметила, что ее доченька не без интереса посматривает на молодого агронома. Кутень хвалил борщ и хозяйку, жареную утку и наливку, а дочку не хвалил.

Но если планы Олены в данном случае ограничивались только устройством семейного счастья своей дочки, то планы Макара Олексиевича, как человека государственного, простирались дальше. Он хотел ближе познакомиться с отцом Дмитра — директором маслозавода Василием Васильевичем Кутнем, личным другом секретаря райкома Петра Иосиповича Бунчука.

Василь Васильевич Кутень был человеком негордым и по просьбе сына приехал в гости к Подогретому. А после третьего посещения Сосенки старый Кутень уже целовался с Макаром, с его женой и дочкой, приглашал их в гости к себе в Косополье и обещал Подогретому навести порядок в Сосенском колхозе.

Он сдержал свое слово и имел серьезный разговор с Бунчуком…

— Я вот тут ездил на периферию, Петр Иосипович, и должен сказать, что народ работает с энтузиазмом. Вопрос семян, навоза и ремонта на уровне заданий. Но меня беспокоит Сосенский колхоз, очень беспокоит.

— Коляда болен, возможно, придется менять, — согласился Бунчук.

— У меня есть кандидатура.

— Кто?

— Подогретый. Голова! Масштабно мыслит.

— Знаю. Но я же сам Коляду рекомендовал… Пусть еще поработает, а там увидим, — неуверенно пообещал Бунчук.

— Увидим, — согласился Кутень. — Может, заглянете ко мне свеженькой пахты попить?

— Оно бы и можно было… — Бунчук посмотрел на часы.

Кутень живет в маленьком домике на территории завода. Можно было бы перебраться оттуда, но привык. Уже второй десяток лет директорствует здесь Василь Васильевич, планы выполняет, поросят откармливает — живет. А с Бунчуком они давно приятели, познакомились, еще когда в армию их призывали… А встретились после войны.

Петр Иосипович Бунчук, кряжистый, с большой квадратной головой и черным чубом, казался не очень приветливым, но и не злым. После войны он был учителем истории в Бородянке, заочно закончил институт, и его назначили директором школы. Он умел держать в руках и учеников и учителей, хорошо хозяйничал — школа имела обширный сад, и в урожайные годы посланцы Бунчука успешно торговали фруктами и картошкой в Одессе. За несколько лет он построил еще одно школьное помещение — для младших классов — и огромнейшую хату в Косополье, которую переписал на имя брата. Бунчук, будучи человеком очень занятым, не собирал документации, как это делал Подогретый, поэтому никто не знает, во сколько обошелся ему дом.

Директора школы Бунчука считали в районе большим активистом, и вскоре после одного удачного выступления на одном областном активе его забрали на работу в райком партии, а еще через несколько лет избрали первым секретарем… Свою хату Бунчук продал железнодорожной станции, и на него больше анонимок не писали.

Одно время Косопольский район гремел на всю республику большими надоями молока и рекордной сдачей мяса государству. В район приезжало много корреспондентов и экскурсантов — за опытом. Бунчука избирали и рекомендовали куда только можно было избирать и рекомендовать. Однако слава — вещь коварная: проплывет облаком и растает…

В областные организации начали поступать из колхозов письма о том, что «победы» косопольских деятелей не стоят выеденного яйца. Теперь вместо корреспондентов в Косополье начали ездить комиссии. Проверили и доложили, что никакого чуда в районе не было. Просто было очковтирательство.

Конференция в районе, как писали в газете, прошла организованно и на высоком уровне. Вторым секретарем райкома избрали Александра Ивановича Мостового — редактора газеты.