«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [4]
Довольно большая, но темная комната — гостиная. Первый этаж деревянного дома. Перед трюмо сидят две девочки и глядятся в нижнюю часть его (до полочки, покрытой вязаной салфеткой).
«Это неправда, — говорит та, что поменьше, — у тебя волосы совсем не золотые, вот у меня — золотые».
И старательно, распластав прядку своих волос на растопыренных пальчиках, помещает их на пути солнечного луча, похожего на крыло ветряной мельницы, которую она видела в книжке с картинками. Действительно, волосы на солнце кажутся такими золотыми, как кольца и брошки у папы в магазине под стеклом витрины.
Преисполненная сознанием собственного превосходства и некоторой жалости к побежденной сопернице, пятилетняя хозяйка дома сует конфету в руку уничтоженной гостье, а сама думает: разве могут быть золотые волосы, такие же золотые, как у меня, у этой дочери простого мужика? У нее даже нет теплых калош с застежками, она ведь ходит просто в валенках.
Всякий знает, что такое старшая сестра. Даже в том случае, когда она старше всего на полтора года, она является совсем особенным существом, недосягаемым идеалом. Она все умеет, ей все удается. Я же гляжу на нее с нескрываемым восхищением. И подчиняюсь ей во всем.
Мы играем в портнихи. Сестра ловко вырезывает что-то из бумаги, потом из материи и делает куклам красивые, на мой тогдашний вкус, платья. Моя роль крайне примитивна. Сводится она лишь к заказам платьев для моих многочисленных дочек-кукол. От заказа до заказа у меня масса свободного времени, которое, как известно, способствует развитию всяких нехороших черт.
В эти долгие интервалы между заказами во мне разгорается одно большое чувство — зависть к необыкновенным способностям сестры. Сестра сознает свою власть надо мной и в широких размерах ею пользуется. Я служу у нее на посылках: «Маня, принеси табуреточку!», «Маня, подыми шляпу!» Если же, оскорбленная приказательным тоном ее голоса, я решаюсь сопротивляться, не иду исполнять приказаний, не поднимаю упавшей со стола шляпы, сестра говорит сухим и холодным тоном: «Тебе же хуже, ведь твоя же шляпа будет измазана, ты будешь ходить в грязной». И валяющаяся на полу шляпа почему-то всегда оказывается моей.
Кроме того, со старшей сестрой никогда не случается ничего некрасивого, неприличного. А со мной?
Играли в палочку-воровочку. Я укрылась под лестницей деревянного флигеля, что во дворе. Улучив момент, я стремглав выскакиваю из засады, чтобы своровать палочку, предвкушая радость победы. Увы, жестокая судьба не доставила мне этой радости. Какая-то усердная судомойка решила опростать помойное ведро и, не предчувствуя моего внезапного появления, выкатила его на меня, вместо того чтобы вылить во двор. Мне не было больно, но очень оскорбительно. Я громко рыдала, в то время как мама старательно отмывала меня в тазике горячей водой. Мне казалось, что такого позора нельзя смыть даже кипятком. Тут я впервые поняла, что значит быть окаченной ушатом помоев. А старшая сестра громко смеялась. Вот какие бывают старшие сестры. Да это еще не всё.
Бабушка у меня была маленькая, тоненькая, с черным гладко-прегладко зачесанным париком, на котором красовался удивительно ровный, белый пробор.
Лица ее я уже не помню. Знаю только из рассказов родных, что бабушка меня очень любила. Верно, это так и было. Когда я приходила к ней, она кормила меня моими любимыми кругленькими шоколадками, фруктами, пирожными. Я наедалась до тошноты, но от этого не становилась благоразумнее и воздержаннее в следующий раз.
Помню смерть бабушки. Нас водили к ней в больницу прощаться. Я ни капельки не жалела ее, так как не узнавала ее с повязкой на голове и лице, оставлявшей свободными только один глаз, тусклый и чужой. Я не захотела подойти, и только услышав голос: «Подойдите, дети, я еще жива, не бойтесь», — я решилась поцеловать небольшое, свободное от повязки место около глаза. Сделала я это больше из приличия, так как единственным моим желанием было уйти домой, не видеть изуродованного лица, больничной обстановки и не дышать этим воздухом, пропитанным запахом лекарств.
После этого я бабушку уже больше не видела. Однажды вечером я, сестра и Ресхен (уменьшительно-ласкательное от Тереза; это подруга старшей сестры Фанни) сидели и читали книжку. Вдруг открывается дверь и входит кто-то из родных, делая Ресхен какие-то странные знаки глазами. Мы насторожились тревожно и, несмотря на то что от нас это скрывали, скоро узнали о смерти бабушки. На похороны нас не брали.
Скоро мне приснился сон. Длинный коридор. Совсем почти темный. Я стою и ясно чувствую, что сзади кто-то на меня смотрит. Оглядываюсь — бабушка! Первый порыв — броситься радостно к ней, но уже через несколько мгновений я вспоминаю, что она умерла. Жуть охватывает меня, и я начинаю бежать по длинному коридору с сильно бьющимся сердцем и почти деревенеющими от страха ногами. Когда, уже окончательно выбившись из сил, я останавливаюсь и собираюсь умереть от ужаса, я просыпаюсь.
Около того же времени приснился мне страшный сон. Собственно говоря, теперь он мне не кажется страшным, но тогда я ничего ужаснее не могла себе представить, тем более что сон изредка повторялся.
