«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания - [27]
Процессия двигалась медленно, несколько редея, так как многие уходили, не дойдя до Николаевского вокзала, где все пересели на поезд, оставив покойного и факельщиков, понесшихся на кладбище с непристойной быстротой.
По прибытии на кладбище было решено еще дождаться вечернего поезда из Берлина, на котором могли приехать сестры А. Ю. Публика разбрелась по кладбищу. Начались сепаратные беседы; кто закусывал захваченным бутербродом, кто рассказывал о последних новостях. Желтые листья шуршали под ногами. Мне казалось, что все уже забыли, зачем они пришли сюда. Кузина Мариша рассказывала группе друзей подходящие к случаю анекдоты, и слышались заглушенные смешки.
Начало темнеть, стало по-осеннему сыро и холодно. Могилу вырыли, но все еще ждали сестер. Наконец совсем стемнело, в это время раздался шум автомобиля у главного входа на кладбище, показались в темноте фары — это привезли с вокзала прямо на кладбище несчастных сестер покойного. Их окружили. Они были в глубоком трауре. И сразу при свете факелов, так как было уже совсем темно, процессия двинулась к вырытой могиле.
Гроб был заколочен. Тьма, факелы, ветер, трагические фигуры сестер — все казалось мне невероятным, чем-то средневековым, ни на что реальное не похожим. Гроб опустили, громко стукнул о крышку первый ком земли, и в это время из толпы послышался чей-то пронзительный женский вопль. Сестры А. Ю. стояли молча, потрясенные. Сестра моя — тоже. Я почему-то подумала, что вопль исходит из уст танты, склонной ко всему преувеличенному, театральному. Впрочем, не знаю, была ли я права.
Позволю себе привести мои не очень-то совершенные стихи, написанные много лет позднее, но, по-моему, верно передававшие настроение этих дней. Они были написаны 31 августа 1915 года.
Как вернулись домой, не помню.
Наутро я встала рано и после утреннего кофе уселась за учебники физики. Я как бы отключилась от всего пережитого за последние дни и с наслаждением погрузилась в не очень-то любимый мной предмет. Так, не отрываясь, просидела я три дня за учебником физики, не позволяя себе ничего вспоминать. Я точно на замок замкнула все пережитое. Через три дня я пошла в гимназию и прекрасно ответила пропущенную часть курса. Об этом я уже писала.
Что это было? Чувство самосохранения? Я ведь ничего не забыла. Много лет меня мучило сознание вины перед покойным. Мне казалось, что и я — вольно или невольно — была частичкой той злой силы, которая сыграла роль в его судьбе.
Да, надо еще добавить, что в одной из газет (кажется, в «Петербургской», сплетнической), еще до похорон А. Ю. появилась статейка досужего репортера, в которой говорилось о самоубийстве молодого талантливого адвоката, члена коллегии присяжных поверенных Альфреда Юльевича Гальперна. И намекалось, что смерть его произошла вследствие его крупного карточного проигрыша в каком-то из модных тогда клубов. Это было до такой степени гнусно, несправедливо, что у меня даже от возмущения горло перехватило. Я ждала, что кто-нибудь из его друзей напишет опровержение, возмутится. Но никто этого не сделал. Просто это до такой степени не вязалось с его характером, да и картежную игру он ненавидел и никогда даже дома не принимал в ней участия, что никто не принял всерьез этой заметки.
Тогда я сама решила написать. Со всем энтузиазмом своих 16 лет решила я выступить в печати в защиту так подло оклеветанного человека. И написала. Показала сестре — вдове А. Ю. Она посмеялась и сказала: «Зря ты это делаешь. Ну, попробуй». Я послала свое творение в редакцию газеты, где была помещена гнусная заметка. Но мое полное возмущения опровержение так и не было напечатано.
Жизнь потекла дальше. Сестра с маленькой девочкой остались с нами. Родственники А. Ю. отвернулись от нас. Сестры покойного уехали назад к богатым родственникам в Берлин, совершенно забыв о племяннице.
>Бетти. Рисунок М. М. Левис
Маленькая Бетти провела детство в нашей семье вплоть до 1918 года, когда выехала за границу с матерью и ее вторым мужем — германским подданным. Это произошло после убийства германского посла Мирбаха, тогда всех немцев, проживавших в России, выслали в трехдневный срок за пределы нашей страны. Об этом я напишу (если успею) позже.
Я продолжала усердно заниматься — нужно было кончать седьмой, последний, класс гимназии. Жизнь была довольно однообразной: занятия, редкие вылазки в театры и на концерты, подруги, друзья.
