Мы умели верить - [87]
Но правда ли он верил, что Чарли когда-нибудь не станет? Он все еще думал об этом чисто гипотетически, как об урагане, который может нагрянуть на город. Или он глупо верил, как когда-то Джулиан, что кто-то вот-вот откроет лекарство? Он не думал, что дело в этом. Это, скорее, было вроде камня, брошенного в воду, но еще не скрывшегося целиком.
Табличка «Продается» была на месте, вечернее солнце бликовало на номере телефона, как на рунических письменах, лишенных смысла. На окне соседнего дома спала кошка. Где-то играли на пианино.
Йель протиснулся мимо людей, толпившихся в притворе церкви, и пробрался вглубь по коридору, чтобы пристроить где-то коробку. Он поставил ее за кресло-мешок в комнате, по-видимому, предназначенной для молодежных собраний, где на стенах висели детские рисунки ромашек и лягушек и битловские тексты.
Затем он огладил костюм, смочил волосы из-под крана, нашел Фиону и помог ей с цветами, которые она несла. Он передал ей колье Норы, сказав, что она никогда не должна носить его в присутствии кузины Дэбры, и Фиона приподняла свои вьющиеся волосы, чтобы Йель застегнул цепочку у нее на шее.
– Никогда не делал этого, – сказал он.
Фиона почему-то расхохоталась. Он помог расставить стулья в алтарной части. Он был рад, что здесь использовали стулья – на них зад не так затекает, как на церковной скамье, и они вызывают меньше болезненных воспоминаний из детства.
К тому времени, как показался Чарли, передние ряды были заняты. С ним пришли несколько его сотрудников: Глория, Дуайт, Рафаэль, Ингрид. Должно быть, они переоделись на работе и направились в церковь вместе. Уйдут они тоже вместе, а Йель отчалит один. Йель поймал взгляд Чарли, и через минуту тот был рядом, распространяя запах лосьона после бритья.
Священник говорил о верности сообществу и о дружбе, о «семье, которую мы сами выбираем», прекрасно понимая, какая публика здесь собралась, имея, очевидно, немалый опыт. Как много таких похорон пришлось ему вести? Вышла Фиона и рассказала о том дне, когда Нико познакомил ее с Терренсом.
– Он предупредил меня, что у Терренса чувство юмора, – сказала она. – И я заранее себя накручивала. Я ожидала, что он подложит мне на стул подушку-свистелку или что-нибудь еще. Но он не стал ничего такого откалывать. Под конец ланча он взглянул на меня и сказал: «Ты заботилась о брате всю свою жизнь, и я…» – у нее перехватило дыхание, и она не сразу смогла продолжить. – Было бы лучше, если бы он хохмил, – и все засмеялись, но только затем, чтобы нарушить молчание, показывая, что они с ней. – Он сказал: «Ты всю жизнь заботилась о брате, и я хочу, чтобы ты знала, что теперь я беру это на себя». И он взял. Он не знал, на что подписался, но он был с Нико до самого последнего конца. А теперь он снова о нем заботится.
Она с трудом договорила это, и подруга увела ее с кафедры, гладя по спине.
Одна из коллег Терренса по колледжу прочитала поэму, но Йель был слишком рассеян, чтобы уловить смысл. Священник словно погрузил всех в какую-то медитацию. Эшер, обладатель классически поставленного баритона, запел «Pie Jesu»[92] из нового реквиема Уэббера – эту песню Йель слышал в записи только сопрано, но и сейчас она звучала не хуже, и Йель не в первый раз подумал, что в горле Эшера живая виолончель. Йель, не больший католик, чем Эшер, растворился в звуках латыни, в этих чистых литургических гласных и звонких ку и ке. Это было не просто оплакивание; эта песня вытягивала душу. Йель весь взмок, и кто-то его выкручивал, как тряпку над раковиной.
Он не смотрел на Чарли. Но слышал, как тот дышал и высмаркивался. На вигилии по Нико они держались за руки.
Йель оглянулся на задние места. Там сидели в ряд семь подростков, без родителей. Йель решил, что это ученики Терренса, каким-то образом прослышавшие о случившемся. За ними сидели Тедди и Ричард. Тедди отбивал такт левой рукой по спинке стула. На заднем ряду расположилась родня Терренса. Во всяком случае, так посчитал Йель. Высокий молодой человек, удивительно похожий на Терренса, и трое темнокожих молодых женщин. Никто из них не был подходящего возраста для родителей Терренса, но одна женщина, по возрасту могла быть ему бабушкой.
Когда все кончилось, Йель с Чарли вышли вместе и по очереди обняли Фиону.
В притворе Йель заметил Джулиана. Он держался особняком и теперь стоял у вешалки, с широко раскрытыми, влажными глазами. Он похудел. Йель не думал, что из-за вируса; он сомневался, чтобы Джулиан заболел сразу, как только об этом узнал.
Он заметил, что Чарли тоже смотрит на него во все глаза, и на миг это их снова объединило, подобно телепатии.
Йель прошептал Чарли:
– Ты ему сказал?
– Нет.
А затем они снова разошлись, думая каждый о своем, и Йель знал, что Чарли вспоминает обо всем, чем занимался с Джулианом – от этих воспоминаний Йель, к счастью, был огражден. Он прошел по коридору в комнату собраний за своей коробкой.
Но, когда он взял ее и обернулся, у двери стоял Чарли. Молча глядя на него.
