Мы умели верить - [88]

– Хоть это мало что меняет, мне жаль, что ты болен. Но, кроме этого, я на данный момент почти ничего к тебе не чувствую.

В комнате не горел свет. Только в окне брезжили фонари.

– Думаю, я разобрался, почему я это сделал, – сказал Чарли.

– Ну давай, расскажи.

Йель держал коробку перед собой, словно щит.

– Это может показаться маловразумительным, но думаю, я сделал это потому, что устал бояться.

– Ты так боялся болезни, что пошел и подхватил ее?

– Нет. Нет. Я боялся, что ты уйдешь от меня, что ты изменишь мне с кем-то моложе, и симпатичней, и интересней. Знаю, это полный бред, но где-то в уме я как бы решил: если я сделаю самое худшее, о чем могу подумать, тогда каждый раз, как увижу, что ты флиртуешь с кем-то, я буду почти надеяться, что ты сделаешь это, так что мы сравняем счет.

– Ты все как следует продумал.

– Ничего подобного, нет. Я был в стельку, Йель. А у Джулиана были эти попперсы, которые он украл из дома Ричарда.

– Попперсы действуют всего десять секунд.

– Я не об этом, я о том, что мы делали в постели, я бы не…

– Господи, Чарли.

– Я бы ему не позволил.

– Думаю, твой маленький самоанализ не к месту. Я думаю, ты абсолютно точно пытался заразиться, – Йель перешел на крик и не хотел сдерживаться. – Вопрос – почему, но это ты сам разберешься. Может, ты ненавидишь себя. Или меня. Может, ты хочешь внимания. Неважнецкие причины, да? Когда ты знаешь, чем рискуешь. Ты не наивный. Ты же ебаный чикагский царь кондомов.

Чарли закачал головой. Чарли, казалось, никогда по-настоящему не плакал, но его глаза краснели и опухали. Он не стал входить в комнату, а стоял около двери, словно готовый убежать.

– Мы надевали резинку, – сказал он. – Да. Мы были сперва в квартире Нико, когда это, ну, понимаешь… и мы были в ванной, и было темно, и перед тем, как мы ушли, я спросил Джулиана, есть ли у него резинка, и он сказал: «Наверняка тут где-то презик». И он пошарил в аптечке и положил пару штук в карман. И тогда мы опять пошли к нему. Но потом, перед тем как уйти, я увидел упаковку, и это была овечья шкурка[93].

– Срань господня, Чарли. Она же наверно была старая.

– Возможно.

– Я тебе даже не верю. Правда. У вас была резинка, но было темно и – ой – это оказалась овечья шкурка? Зачем бы вообще она понадобилась Нико? Для чего? От беременности? Ты мог бы сочинить что-нибудь получше. Сколько раз вы трахались на самом деле? Я хотел верить тебе. Я был почти готов тебе поверить. А ты ввернул овечий гандон.

– Это было один раз.

– Всего один такой большой поминальный трах. А почему не два? Он ведь сейчас где-то здесь. Не теряй время.

– Йель.

– Тедди ебется с каждым вторым в городе и ничего не подцепил, но единственный раз, когда ты дал маху, надев резинку, ты волшебным образом заразился. Тебе нужно записаться на ток-шоу. И читать страшные лекции в школах. Расскажи это республиканцам! Они тебя полюбят!

– Йель, хватит, – Чарли тоже перешел на крик. – Ты же знаешь, тут нет взаимосвязи. Ты знаешь, кому как повезет.

– А ты в курсе, что ты не извинился? Не приходило такое на ум? Ты выдумываешь оправдания и истории об овечьих кондомах, развиваешь теории о своей мотивации и ни разу не спросил, в порядке ли я. Ты ни разу не признал, что испоганил мне всю жизнь, – Чарли открыл рот, но Йеля уже несло. – Ты пять лет играл в эту моногамную игру, посадив меня на гребаный поводок, а тем временем делал все, что, блядь, хотел. Ты это понимаешь? Это все твое себялюбие. Наши отношения строились по-твоему, и что бы ты, блядь, ни делал, это было по-твоему, и твое нежелание думать о чем-либо, кроме собственных чувств сейчас, это определенно по-твоему.

Чарли взялся руками за голову.

– Возможно, это так, – сказал он, – но сейчас я не в состоянии думать о твоих чувствах. Общение с мамой и так высасывает все силы.

Йель протиснулся мимо него с коробкой, заехав углом Чарли в грудь.

– Она у тебя хотя бы есть, – сказал он. – У меня – никого.

Он прошел по коридору, мимо незнакомой женщины, а затем мимо Тедди и Эшера, которые были достаточно близко, чтобы услышать разговор на повышенных тонах.

Вернувшись домой к Сесилии, Йель увидел, что свет не горит. Он осторожно открыл дверь, подперев коробку коленом. Сесилия дала ему отдельный ключ, как и Курту – они оба были ее беспризорниками.

Он переоделся в единственной ванной. Половину раковины занимали косметика и кремы, и щипцы для завивки Сесилии; на другой половине была только красная зубная щетка Курта и песочные часы. Йель снял рубашку и стал осматривать грудь, спину, гладкую бледную кожу на внутренней стороне бицепсов. Хотя он понимал, что вирус может проявиться тысячами способов, а может затаиться, точно невидимка, на годы. Когда Терренсу только поставили диагноз, он сказал: «Это как положить четвертак в автомат с игрушками, что стоят рядом с кассами в супермаркете. Ты знаешь возможные варианты, но понятия не имеешь, что тебе выпадет. Типа будет это пневмония, или Капоши, или герпес, или что? – он сделал вид, будто открывает пластиковый шарик. – Ууу, глядите, токсоплазмоз!»

Сколько раз они с Чарли занимались сексом между поминками Нико и Новым годом? Только чуть реже обычного. Может, раз десять. Может, Чарли верил в эту овечью шкурку, если вообще не выдумал ее. Или верил, что Джулиан не был болен. Джулиан выглядел таким здоровым. И все же Чарли мог придумать оправдание, мог сказать, что потянул поясницу. Он мог бы пройти тестирование, хотя, может, он ждал трехмесячной отметки, как теперь Йель. Однако, когда он узнал, что Джулиан болен, он пошел и сделал это. И на тебе – вот это поворот! – ранние антитела.