Мы умели верить - [75]

Чарли расклеился в декабре. Так что, может, это была правда – может, это был единичный заскок. А может, трах с Джулианом получил продолжение. У Йеля голова шла кругом.

– Это типа худшая головоломка в мире, – сказал он.

– Мне жаль, Йель.

– Хватит. Тебе нельзя жалеть меня.

– А я думаю, можно.

Йель налил себе еще скотча. Он до сих пор не обедал, но не собирался спрашивать про еду у Терренса. Роско запрыгнул на диван рядом с ним и скоро заснул.

– Можешь остаться сегодня на ночь, если хочешь, – сказал Терренс, – но поверь мне, ты не захочешь оставаться дольше. Я тебя, как пить дать, разбужу, когда меня будет тошнить утром, – он потер свой впалый живот и сказал: – Это, должно быть, девочка. Любительница драм.

– Примерно до часу дня, – сказал Йель, – это был лучший день моей жизни.

И хотя Терренс, возможно, уже намекал ему, что он готов ко сну, Йель не мог остановиться. Он рассказал Терренсу о картинах Норы, хотя бы в общих чертах. Модильяни и так далее. Теперь это казалось потрясающе бесплодной победой. Он потерял любовника и, возможно, здоровье, жизнь, но он перевез несколько старых рисунков из Висконсина в Иллинойс. Несколько кусков бумаги.

– Все время, пока мы там были, – сказал он, – я думал: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я чего-то не догоняю. Меня водят за нос». Может, это было мое подсознание. Понимаешь? Я знал внутри, что что-то не на месте, что-то не так. Звоночки. Только я все напутал.

Терренс помолчал немного и сказал:

– Это нелепый вопрос, но на тебе не туфли Нико?

Он и забыл.

– О боже. Да. Извини. Ты не против?

– Нет, порядок. То есть ты бы мог, вообще-то, оставить их у двери. Просто не хочу, чтобы наползли бактерии.

Йель снял туфли, поставил их на коврик у двери, а потом вымыл руки, хотя уже мыл их после того, как убрал за Роско.

– Завтра, – сказал он, – перед уходом я пробегусь по твоим делам, окей?

– Ага.

Той ночью Йель лежал на диване, слыша, как Терренс мечется в постели, всхлипывая и потея во сне. Йель закрыл глаза и стал представлять себя в вечер поминок, с верхней точки в доме Ричарда, из-под самого окошка в крыше. Как он разговаривает с Фионой, с Джулианом, как потягивает свою кубу либре.

Снова и снова он представлял, как смотрит начало слайд-шоу, затем поворачивается и ставит ногу на первую ступеньку. Он представлял, как поднимается по лестнице.

2015

Фиона проснулась поздно, ее не мучило похмелье, но болело горло, отдаваясь уже в груди и носоглотке. А рука пульсировала болью с каждым ударом сердца.

Серж отвез ее в такси к своему врачу, без записи (а также без страховки), и врач помазал ее йодом и аккуратно перевязал руку, дал таблетки от боли и выписал антибиотик. Счет составил двадцать три евро, и Серж настоял на том, чтобы оплатить его.

– Сегодня у тебя выходной, – сказал он. – Обещай, окей? Если тебе хочется в люди, можешь зайти в студию Ричарда, и он проведет тебе экскурсию. Он может показать тебе видео на компьютере, так что ты увидишь перед выставкой!

Но Фиона так не могла, не сейчас. Увидеть этот материал завтра будет событием, но не сегодня. Только не сегодня. Впрочем, она могла взять отдых на несколько часов, как бы ни претила ей эта идея. Она могла подождать звонка Арно, посмотреть, насколько сонливой она станет от этих таблеток. Если Клэр вообще не в Париже, разумней не бродить по улицам, а искать ее в интернете: «Курт Пирс + арест + Париж» (без толку), «как переехать во Францию американский гражданин» (хоть что-то по делу) и «Совместная осанна Париж» (тоже без толку).

Когда Серж собрался в студию, она сказала ему, что слишком устала. На улице было прохладно, но она открыла балконные дверцы, вытащила стул и стала слушать звуки киносъемки. Сидя под правильным углом, она могла видеть толпу, осветительное оборудование, кран. Ей нужно будет узнать название фильма, пока она еще в Париже, чтобы потом посмотреть.

Но она не представляла, насколько задержится или хотя бы каким будет ее следующий шаг.

На коленях у нее лежала книга по истории Парижа, которую она купила. Она была не в состоянии читать ее, но фотографии оказались замечательными, выразительными: женщины с меховыми шарфами, мужчины, шагающие по стульям летнего кафе при наводнении, вход ночного клуба в виде разинутой пасти монстра.

Она вспомнила, как Нора однажды сказала: «Для нас Париж даже не был Парижем. Это все была наша проекция. Он превращался для нас в то, что нам было нужно».

Этот разговор случился на свадьбе, где Фиона сказала Норе связаться с Йелем, где она записала на салфетке: «Йель Тишман, Северо-Западный, галерея Бригга». Это была свадьба ее кузины Мелани, к северу от Милуоки, и Мелани специально пригласила Нико и Фиону, но не их родителей. Терренса она не стала приглашать – это был бы, пожалуй, слишком смелый шаг для Висконсина 1985 года – но к своему поколению она была лояльна. Фиона с братом пришли туда вместе, словно пара.

Нико перед этим похудел, но Фиона ни о чем таком не думала. Он танцевал с ней, и с невестой, и с их ужасной кузиной Дэброй, и сидел с Норой, развлекая ее. На обратном пути, в его машине, он поднял с одного бока рубашку и показал ей россыпь жутких красных пупырышек, от которых у Фионы выступили слезы. «Это герпес», – сказал он.