Мы умели верить - [117]
В четверг приехал эксперт по Фудзите, прилетел из Парижа, встретиться с Биллом. Йелю хотелось подслушивать под дверью. Ему хотелось провести остаток жизни, выстраивая Париж Норы из сахарных кубиков, складывая их один за другим. Он хотел билет в один конец в Париж 1920-х. Ему вспоминались слова Норы о путешествиях во времени. Что за кошмар – двигаться только вперед, в пугающее будущее, все дальше и дальше от всего, что делало тебя счастливым. Только, возможно, она имела в виду другое. Может, она имела в виду, что чем старше ты становишься, тем больше в твоем распоряжении десятилетий, по которым ты можешь перемещаться с закрытыми глазами. Он не мог себе представить, что когда-нибудь ему захочется снова попасть в этот год. Что ж, через одиннадцать дней он узнает свои результаты. И тогда, возможно, его одолеет ностальгия по жизни в этом чистилище, когда он мог подолгу сидеть за столом, цепляясь за соломинку надежды.
Когда Йель тем вечером вернулся домой, Джулиан сидел за столом и читал «Телегид», хотя телевизор был совсем в другом месте. Журнал был старый, оставшийся с тех пор, как здесь останавливались Шарпы. На коленях у Джулиана лежал Роско.
– Это забавно, – сказал Джулиан. – Они как будто взяли интервью у Кермита и мисс Пигги[119].
– Ага, я видел.
– Он настаивает, что они не женаты, а она думает, женаты.
– Смешно. Ты как сам – окей?
– Я выкачусь от тебя через два дня.
Йель присел. Если Джулиан действительно покидал город, Йель мог бы спросить его кое о чем. Он не мог не сделать этого.
– Я еще раз хочу сказать, что не держу на тебя зла за то, что случилось с Чарли. Мне бы надо подсыпать яду тебе в кофе, но я просто не злюсь на тебя. Но ты должен рассказать мне кое-что. Мне нужно знать, действительно ли это был единственный раз.
Джулиан отложил журнал, оставив открытым, словно собирался дочитать. И поднял Роско к груди. Точно щит.
– Окей. Ну… да, по большому счету.
– По большому счету?
– Он как-то брал у меня в рот. Около года назад. Но, что касается… если ты об этом спрашиваешь, тогда ага, только раз.
– Он брал у тебя в рот около года назад.
Йель пытался прикинуть в уме, пытался вспомнить, что происходило в их жизни прошлой зимой. Газета Чарли боролась за выживание. Результаты теста еще не были готовы. Он не был удивлен, но тогда почему его сердце так колотилось?
– Но, слушай, Йель… если ты типа на самом деле хочешь знать об этом? – Йель кивнул. – Он определенно погуливал.
Йель, стараясь дышать ровно, сказал:
– Ты не мог бы поконкретнее?
– Как бы там ни было, он старался держать себя в руках. То есть ты знаешь мое отношение к моногамии. Он ведь такой столп нашего сообщества, или как сказать, но каждые полгода или около того он срывался. Не говорю, что так было все время, но… ты же понимаешь, если ты не ел весь день, тело берет свое и ты съедаешь целый торт? Я просто знаю, что было много типа секса по темным углам. В туалетах на станциях, в парках, такого рода вещи. Он надевал резинки. По крайней мере, он так говорил.
Роско вплывал и выплывал из поля зрения. Джулиан вплывал и выплывал из поля зрения. Туалеты на станциях, куда заглядывали ребята из пригорода, двуличные отцы семейств, «пригородные геи», над которыми посмеивался Чарли. Эти люди были созвучны ему своим чувством вины, презрением к себе. Йель ничуть не верил, что Чарли надевал резинки. Чарли занимался ничем иным, как самоубийством. При самоубийстве не предохраняются. Йель выдохнул единственное слово, на которое у него оставались силы:
– Блядь.
– Как бы там ни было, я думаю, он держался в стороне от нашего типа сообщества. Он не снимал парней в «Парадизе» или где-то еще.
Йель задумался, оберегал ли Чарли свою репутацию или чувства Йеля, а может, и то и другое? Вряд ли все из-за того, что он считал секс с этими ребятами из пригородов менее рискованным.
– Ты пойми, – сказал Джулиан, – что я как раз поэтому не слишком переживал. То есть переживал, но не как если бы ломал что-то нетронутое, понимаешь? И я не был уверен, что вы, ребята, не давали друг другу больше свободы, чем показывали. Наверно, не давали.
– Откуда ты вообще все это знаешь?
Йелю хотелось спросить, кто еще может знать, но он не был уверен, что вынесет ответ. Терренс, по-видимому, считал, что застукал Чарли за случайным трахом. И если знал Джулиан, то Тедди уж точно. Он подумал об Эшере, Ричарде, сотрудниках Чарли.
– То есть он всегда как бы доверял мне. Один раз я увидел его на пляже на Монтроз-стрит, как он в открытую стучал какому-то чуваку в окно «ауди». После этого он кое-что мне рассказал. Он не бахвалился, ничего такого, просто снимал груз с души. Его это не делало счастливым. В смысле, почему люди так поступают? Либо тебя уже просто разрывает, либо ты это делаешь потому, что ненавидишь себя, и я не думаю, что он ловил кайф.
Йель почувствовал, как многие вещи встали на свои места, у него в уме сложились кусочки мозаики, о которых он раньше не знал.
– И ты молчал, – сказал он. – Ты знал и не говорил мне.
Если Фиона была права, и Чарли действительно никому не нравился, почему они все так долго его защищали?
– Я просто… мне бы не хотелось, чтобы люди говорили о каждой
Люси Гулл 26 лет, и в городке Ганнибал она оказалась по воле случая: Люси выбрала работу провинциального библиотекаря, чтобы уехать подальше от чересчур заботливого отца — нелегально разбогатевшего русского эмигранта. Будни Люси однообразны и скучны, однако в ее душе живет страсть к приключениям. В библиотеке девушка знакомится с 10-летним Иэном Дрейком, с которым у нее завязываются доверительные отношения. Больше всего на свете Иэн любит читать, но деспотичная мать запрещает мальчику брать те книги, которые кажутся ей опасными для его психики.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».