Мы умели верить - [119]
В холл вошли два студента с футлярами для скрипок. Йель стрельнул у одного из них монету и позвонил Фионе. Ее не было дома, но включился автоответчик.
– Просто звоню сказать, что я в таком отрицательном настроении. Чувствую тут себя очень, очень отрицательно, – она услышит его усмешку. – Просто купаюсь в отрицательности. Подумал, ты захочешь знать.
Вернувшись в кабинет, он увидел, как Роман налег всем корпусом на тройной дырокол.
– Давай включим музыку, – сказал Йель.
В магнитофоне стояла с прошлого раза его кассета «New Order». Он сел за стол, отстукивая ритм шариковой ручкой. Роман уставился на него с выражением неподдельной тревоги, но затем, когда вступил хор, он начал подпевать, постукивая по столу точно по барабану. Когда же хор вступил третий раз, они запели вместе.
Йель задержался на работе допоздна, чтобы не сидеть с Джулианом. Он не мог бы вынести этого, не мог бы смотреть ему в глаза, зная, что Джулиан болен, а сам он здоров. Хотя раньше он был в такой ситуации – с Нико, с Терренсом – и не особенно переживал. Но это было другое.
Сойдя с поезда тем вечером, он не сразу направился домой, а прошелся по Хаббард-стрит, где находилась пара голубых баров и купальня без вывески. Он не собирался заходить в купальню и не был уверен насчет баров – ему хотелось просто пройтись мимо. Сознавая, что в городе столько разных групп друзей, в разных его частях, переживающих свои кризисы и приключения, и искупления. Просто пройтись по улице, сознавая себя здоровым. Он постоял через улицу от «Оазиса», глядя, как люди заходят туда и выходят. Как приятно было смотреть на незнакомцев. Как чудесно не знать, кто из них умирает.
Из-за угла Ласаль-стрит показалась группа ребят, шумевшая и гудевшая в полный рост, и на миг Йелю захотелось присоединиться к ним, влиться и пойти за ними – и вдруг он увидел, что впереди всех идет Чарли. Чарли, никогда обычно не бывавший в этих местах. Широко размахивая руками, дискутируя. В футболке «ФРЭНКИ СКАЗАЛ РАССЛАПЬСЯ», в пиджаке нараспашку. Йель стоял на месте, как еще один фонарный столб на улице, почти не дыша.
Когда группа повернула к двери бара, Йель увидел, как кто-то из них – он его не узнал, во всяком случае, с такого расстояния – прошептал Чарли в ухо, а потом обернулся и взглянул прямо на Йеля. Но Чарли не повернулся.
Йель довольно долго не мог сдвинуться с места. Эмоции, которые он испытал бы, случись это днем раньше, сглаживались тем обстоятельством, что он теперь знал, что не болен. И его настигло понимание того, что он переживет Чарли, что это он будет оглядываться назад через пятьдесят лет, рассказывая кому-нибудь о нем, как Нора рассказывала ему о Ранко. Несомненно, с меньшим придыханием. Он не мог представить, что будет думать о Чарли как о великой потерянной любви своей жизни. Ему хотелось стать невидимкой и войти за ним в бар, чтобы посмотреть, будет ли он накачиваться пивом. Но он пошел домой, навстречу ветру, и, когда вошел в подъезд, его кожа задубела.
Всю субботу Йель чувствовал себя неловко рядом с Джулианом, находя предлоги выходить на улицу. Он поймал себя на мысли, что ощущает себя помилованным – и кем в таком случае становился Джулиан? Избранником? Тогда он принялся грызть себя, и Джулиан спросил его, что не так, а Йель сказал, что ничего. И понял, как тупо это звучит, когда на самом деле все было не так – просто не настолько, как могло бы.
Йель проснулся, когда еще не рассвело, и услышал какую-то возню, словно кто-то грабил квартиру, но это просто Джулиан засовывал вещи в рюкзак. Йель встал в дверях и смотрел в свете лампы на Джулиана, согнувшегося, с белой полоской кожи над хаки. На кровати стоял Роско и мял лапами одеяло.
– Во сколько твой рейс? – спросил Йель.
И Джулиан уронил рюкзак на пол, вверх дном.
– Бля, бля, бля, – сказал он.
Йель поднял пузырек глазных капель, подкатившийся к его ногам, и сгреб несколько рубашек и носков.
– Эй, сделай глубокий вдох, окей?
Джулиан сидел на полу, с рюкзаком между ног.
– Ты не опаздываешь на рейс. Сколько времени?
– Мне просто нужно выметаться отсюда.
– Окей, – сказал Йель. – Ты что-то принял?
Джулиан ничего не ответил, и Йель посчитал это согласием. Он передал Джулиану глазные капли, и тот уставился на них так, словно впервые видел.
– Слушай, у тебя есть билет? Все, что тебе нужно, это билет, паспорт, наличка. Покажи мне билет.
Джулиан достал билет из внешнего кармана рюкзака. Рейс United вылетал в 9:14 утра. Йель взглянул на часы на тумбочке.
– У тебя еще больше часа до выхода. Давай… слушай, давай как следует сложим твои вещи.
Йель сел на пол рядом с ним. Это было как собирать ребенка, слишком поглощенного своей хандрой, чтобы принимать решения. Они сложили в стопку три футболки, выложили в ряд туалетные принадлежности, нашли бумажник, перетянутый старой клейкой лентой, набитый купонами, карточками видеосалонов и пропусками в спортзал. Джулиан вытащил их все по очереди и разложил перед Йелем.
– Этот на бесплатную картошку. Отдай Эшеру.
Йель знал, что один из признаков суицидальных намерений – избавление от личных вещей, заботливая раздача подарков, но на полу, рядом с коленом Джулиана, лежал билет на самолет. Он собирался улетать. И это уже было немало.
Люси Гулл 26 лет, и в городке Ганнибал она оказалась по воле случая: Люси выбрала работу провинциального библиотекаря, чтобы уехать подальше от чересчур заботливого отца — нелегально разбогатевшего русского эмигранта. Будни Люси однообразны и скучны, однако в ее душе живет страсть к приключениям. В библиотеке девушка знакомится с 10-летним Иэном Дрейком, с которым у нее завязываются доверительные отношения. Больше всего на свете Иэн любит читать, но деспотичная мать запрещает мальчику брать те книги, которые кажутся ей опасными для его психики.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.