Мы умели верить - [121]

В День святого Валентина он смотрел в зеркало, водя нитью между коренными зубами, и сказал себе, что он смог растянуть ее по крайней мере на неделю. Он также смог найти в себе силы пройти тестирование и преодолел неловкость с Романом, и он не сдался и не позвонил Чарли, и не спрыгнул с балкона, и не вышел на улицу для суицидального секса с кем-нибудь в видеокабинке, и он не плакал. Он сделал свою работу. Он спас от смерти Роско. Если он сможет так продержаться еще неделю, а потом еще – если он сможет встать перед зеркалом под конец месяца и снова поздравить себя с тем, что остался цел и невредим, тогда он сможет делать это всегда.

В тот понедельник Роман влетел в галерею раньше обычного. До конца его стажировки оставался месяц. Йель говорил ему, что с радостью примет его и на весеннюю четверть, но Роман покачал головой и проговорил что-то невнятное о других планах. Йель отнесся к этому с пониманием.

– Я нашел кое-что про Ранко Новака! – сказал Роман и вытащил из рюкзака толстую библиотечную книгу в шероховатой холщовой обложке, и Йель не смог удержаться, чтобы ее не потрогать. – Он в сноске. В буквальном смысле.

Роман подошел к столу Йеля – ближе, чем когда-либо после Висконсина – и открыл книгу на странице, заложенной квитанцией. Сноска занимала полстраницы, и Йелю пришлось хорошенько всмотреться, чтобы прочитать строчки про Ранко Новака, подчеркнутые карандашом.

– Здесь в основном все то же, что она говорила о премии, – сказал Роман прежде, чем Йель прочитал это сам. – То есть почти ничего нового. Типа что он не должен был выиграть. Это, наверное, хуже всего – знать, что никто не считал тебя достойным?

Йель увидел даты, имена победителей, информацию о трех местах, открытых в том году, указание на то, что премия была отложена.

«В итоге, Депюжоль и Пугеон прибыли в Рим после войны, – сообщала сноска, – тогда как Новак так и не смог получить премию по причине ранений и последовавшей смерти (1920)».

– Покажи Биллу, – сказал Йель. – Подожди, не говори ему лучше, что это сноска. Можешь отксерить только эту часть, чтобы смотрелось как основной текст?

Он все серьезней относился к обещанию включить Ранко в экспозицию. Теперь это стало для него делом принципа – чтобы бедный Ранко, запертый-в-замке-ради-ничего, наконец-то добился бы выставки бок о бок с более одаренными собратьями.

Билл говорил, что планирует выставку к следующей осени. Такая жестокая проволочка. Йелю хотелось, чтобы они поскорей все устроили и Нора смогла бы умереть со спокойной душой, но, по мнению Билла, осень восемьдесят седьмого и так была ближе некуда. Это будет его последняя выставка – он ясно дал это понять – и сразу после нее он улетит на зиму в Мадрид.

Роман не отходил от стола Йеля дольше, чем было нужно. И Йель позволил себе пофантазировать, что весной, когда стажировка окончится, он мог бы позвонить Роману и пригласить пропустить стаканчик. Он не станет делать этого, но можно же развлечь себя такой мыслью.

Зазвонил телефон, и Роман подскочил и попятился, направляясь к своему столу, а затем вспомнил о книге и вышел с ней в сторону кабинета Билла.

Голос в телефонной трубке был невозможно громким.

– Мистер Йель Тишман!

Мужской голос; в нем слышалось обвинение. Если бы Терренс был еще жив, Йель мог бы подумать, что это он прикалывается, изображая какого-то злыдня.

– Чак Донован на проводе. Попечитель, сорвиголова выпуска пятьдесят второго. Я звоню из офиса мисс Пирс, по ее телефону. Мисс Пирс говорит мне, вы ответственны за работу с имуществом Норы Лернер.

Йель встал, огляделся. Бедная Сесилия – этот тип в буквальном смысле распоряжался ее телефоном. Он представил, как она сидит там, закрыв глаза, приложив пальцы к вискам.

– Все верно, – сказал он. – Я координирую…

– Потому что, похоже, возникло недопонимание. Дело в том, что те картины принадлежат моему другу.

Йель взял со стола телефон и попробовал выйти с ним в коридор. Провода хватило только на фут за дверь. Кабинет Билла был открыт.

– Вы могли бы подождать? – попросил он.

Но Донован не унимался:

– Так вот, у нас с мисс Пирс совершенно особые отношения, и что я хочу знать, я хочу знать две вещи. Во-первых, кто отвечает за это недопонимание, и во-вторых, как мы собираемся его исправить?

Йель снял левую туфлю и легонько кинул через коридор в дверь Билла. Появился Роман, а за ним Билл. Они осмотрели туфлю и, подняв взгляд, увидели Йеля, отчаянно им махавшего. Он сказал, чтобы они слышали:

– Мистер Донован, вы сейчас в офисе мисс Пирс? Вы в кампусе?

Билл шлепнул себя ладонью по лбу.

– Я хотел бы пригласить вас в галерею, и мы позовем нашего начальника юридического отдела.

– Отлично, – сказал он. – Отлично. Это то, что я хотел услышать.

Они сумели всех собрать только к половине шестого. Роман ушел домой, но Билл, Йель, Сесилия, Герберт Сноу и Чак Донован – Йель представлял, что это будет пузатый мужлан с красной рожей, но Донован оказался долговязым малым с аккуратными белыми усами – собрались в кабинете Билла, куда его стажер принесла им кофе, к которому Йель не притронулся, поскольку и так был взвинчен. Он успел сказать Биллу о своем промахе в Висконсине. Но умолчал о похмелье и других отвлекающих факторах того утра.