Мы умели верить - [108]

– Это потому, что я так жалок. Нет, это правда. Я недавно это понял. Когда ты унылое говно, никто к тебе не чувствует ничего, кроме жалости.

– Я не считаю тебя жалким, – сказал Йель.

– Подожди, пока я буду весить восемьдесят фунтов[112]. Хотя ты этого даже не увидишь, потому что меня здесь не будет. Я это решил. Ненавижу, чтобы меня жалели. Я бы хотел, чтобы ты просто злился на меня. Чтобы бил ногами по башке. Никто не хочет злиться на меня, один только Бог.

– Бога ради, – сказал Йель. – Ты можешь оставаться у меня, только выключи Джерри Фолуэлла[113], окей?

– Не могу отделаться от ощущения, что Бог наконец догнал меня, преследуя от Джорджии. Я пытался выстроить идеальную жизнь и приехал сюда, и все было прекрасно, так хорошо, что следовало понимать. Следовало ожидать такого.

– Я понимаю, но это… ты впускаешь в свою голову слишком много всякого дерьма.

– Я тебе рассказывал про «Мир Диснея»? Не когда я там работал, а про то, как первый раз туда попал.

Йель ответил, что не рассказывал, и принес еще пива.

– У них там такая тема, называется «Ночь выпускников», когда парк открыт всю ночь для ребят, заканчивающих школу. А Вальдоста прямо в соседнем штате, так что Ассоциация родителей пригнала нам автобусы и всем купила билеты. Заходи на любые карусели без очереди, и живая музыка играет. Главное, не спать всю ночь. У всех были фляжки. И сперва я держался со своей компанией, всеми этими девочками из театра, думавшими выйти за меня замуж, а потом стал замечать трех парней из какой-то другой школы. Таких красавцев. И таких голубых, просто махровых геев. Я таких в Джорджии никогда не видел. Мы стоим за ними на «Космическую гору», и один из них, паренек с серьгой, обращается ко мне и говорит, мол, они потом идут перекусить – не хочу ли я тоже? Так что после карусели я иду с этими ребятами, ем с ними мороженое, а мои друзья исчезли. И парень с серьгой хочет, чтобы мы пошли на вагончики. Это вообще даже толком и не аттракцион, ты как бы едешь в этой кабинке по рельсам, но медленно. В общем, его друзья садятся в одну кабинку, а мы с ним в следующую, хотя могли бы уместиться все в одной. И для меня на тот момент просто находиться рядом с тем парнем – самая волнующая вещь за всю мою жизнь. Я в ужасе. В общем, мы едем через разные здания и в какой-то момент въезжаем в темноту. И это должно было длиться всего несколько секунд, но мы застряли. В темноте. Все кричат и смеются.

Йель не был уверен, что будет дальше – порнушка, романтика или что-то страшное – так что он просто сказал «о боже», что отвечало всем трем вариантам.

– И что ты сделал?

– Ничего. Этот парень встал на колени и расстегнул мне ширинку и отсосал. Это были самые изумительные две минуты в моей жизни. То есть было жутко стремно, что сейчас включат свет, но я с трудом мог думать об этом. Вагончики тронулись через типа полсекунды после того, как я застегнул ширинку.

– Это… ух ты.

– Ну да. И что я вынес из всего этого, кроме того, что я определенно гей, это то, что в мире есть хорошие места, и есть плохие. «Мир Диснея» был хорошим местом, а Вальдоста – плохим, и я должен был вернуться к Диснею, как можно скорее. И я это сделал. А потом, через пару лет, я решил, что надо двигать в большой город, и перебрался в Атланту, а потом решил выбираться с юга, в город побольше, на большую театральную сцену. Типа чем дальше я уходил от Вальдосты, тем безопасней чувствовал себя. Это была лестница, шедшая все выше, и выше, и выше, так? И она закончилась в каком-то особняке в Сан-Франциско. Но посмотри на меня. Я себя чувствую таким идиотом. Потому что думал, что у меня когда-нибудь будет по-настоящему хорошая жизнь.

– Если останешься здесь, – сказал Йель, – у тебя будет лучшая жизнь, чем если уедешь. Тебе надо оставаться там, где тебя любят. Разве ты не попадаешь в ту же ловушку? Думая, что где-то там лучше, чем здесь.

– Я в смысле, где-то есть места теплее. Вот я о чем. Если мне придется умереть, я хочу умереть там, где мое лицо будет заливать солнце.

– Понимаю.

Йель проверил, что в хозяйской ванной есть полотенца для Джулиана. Ему представилось, как Шарпы вернутся домой через месяц и увидят, что весь пятьдесят восьмой этаж превратился в лагерь ВИЧ-инфицированных. Спальные мешки и койки, витамины и белковые коктейли.

Утром в понедельник в галерее вышло из строя отопление. Йель сразу вернулся в надземку, с облегчением подумав, что ему не придется видеться с Романом, но перспектива свободного дня страшила его, потому что он не видел оправданий, чтобы и дальше оттягивать тестирование. Однако, сойдя с поезда, он подошел к таксофону, потому что не представлял, куда идти.

Он подумал позвонить доктору Винсенту, но у него было такое ощущение, что после разрыва с Чарли доктор Винсент как бы отошел к нему, как и большинство их друзей. Он не мог представить, как войдет в кабинет и будет неловко пытаться понять, насколько доктор Винсент осведомлен. Возможно, доктор Винсент уже несколько месяцев, если не лет, знает, что Чарли ему изменял. Может, он лечил его от гонореи и советовал быть осторожней. Йель не мог пойти к нему и взглянуть в его добрые водянистые глаза. Он подумал позвонить Сесилии, но он и так уже создал ей немало трудностей, к тому же он не хотел, чтобы хоть кто-то из университета заподозрил, что он болен. Он подумал вернуться к себе в башню, но один вид Джулиана лишил бы его решимости сдать анализ. Что этот тест принес Джулиану? Только разрушил его жизнь. Он подумал позвонить на горячую линию «Говарда Брауна», но при мысли о том, что его будет утешать какая-нибудь лесбиянка – читать ему советы