Мы умели верить - [107]

Он не собирался делать этого, даже если тест на вирус окажется положительным. Потому что ВИЧ-инфекция не означала, что ты заболеешь в текущем году или в следующем. Он думал, что если ему суждено ослепнуть, тогда бы он мог решиться на это. Если бы он не мог прожить день, чтобы не обосрать себе штаны. Тем летом они с Чарли встретили одного парня в баре, который рассказал им о своем любовнике, поклявшемся покончить с собой, когда не сможет танцевать. А потом, когда он не смог танцевать, он решил подождать, пока не сможет есть. А когда он не смог есть, он сказал: «Когда не смогу говорить».

«Он этого так и не сделал, – сказал парень. – Он боролся до последнего вздоха. И о чем это вам говорит? О чем это вам говорит?»

У Йеля с Чарли не было на это ответа, как и у того парня.

Дни шли за днями, и вероятность достоверного анализа крови повышалась. Удачный исход еще не был бесспорен, но неудачный казался все менее вероятен. И в любом случае, он будет знать наверняка. Ему бы хотелось щегольнуть своей решимостью перед кем-нибудь из друзей, если бы те из них, кто знали Чарли, не ненавидели его, а те, кто не знали, заслуживали доверия. На самом деле, он ни с кем не виделся после встречи с Тедди в прачечной. Как-то вечером Йель шел от стоматолога по Бродвею – он записался к нему еще в прошлой жизни – и ему встретился Рафаэль из редакции «Во весь голос», с другом. Рафаэль был пьян – он поцеловал Йеля в щеку и укусил за другую – но по-настоящему поговорить у них не получилось.

Роман появлялся в галерее, как обычно, во второй половине дня по средам и пятницам – и, к счастью, когда он пришел в первый раз в кабинет Йеля, там как раз пылесосила Дженис, уборщица, и благодаря шуму возможности что-то сказать не было, он смог просто помахать в знак приветствия. Роман занимался своей привычной работой, разве что более нервозно. Через каждые полчаса он прикладывался лбом к столу, и Йель не решался спросить, что его угнетало: расшифровка писем Норы, обработка заявок на гранты или кризис более экзистенциального свойства, как-то связанный с Йелем и с собственной душой. В любом случае, Роман был последним человеком, с которым Йель стал бы обсуждать свой страх перед инфекцией.

Субботним вечером Йель увидел Джулиана в «Острове сокровищ». Он мог бы заглянуть в супермаркет около Марина-Сити, но он терпеть не мог привыкать к новому магазину. И, может, ему все-таки хотелось наткнуться на кого-нибудь. Джулиан покупал сэндвич с говядиной в полиэтилене. Выглядел он лучше, чем две недели назад, по крайней мере, не был таким бледным. Увидев Йеля, он застыл на месте, словно ему дали под дых, и только когда Йель подошел к нему и сжал плечо, он расслабился и поздоровался.

– Тедди тебя кормит, – сказал Йель. – Хорошо выглядишь.

Джулиан глянул вдоль прохода и сказал шепотом:

– Я с ним задыхаюсь. Ты замечал, что он всегда в движении? То есть всегда. И он как бельмо на глазу, то есть я просыпаюсь утром, и он тут как тут. Слушай, никому ничего не говори, но я отсюда сваливаю. Из этой страны.

Йель воспринял это не вполне серьезно – Джулиан был склонен к театральности – но он как будто не шутил.

– Куда? – сказал Йель.

– Я сделал паспорт два года назад и ни разу им не воспользовался. Серьезно, я сюда не вернусь. Вещи у меня с собой, – Джулиан обернулся, показав Йелю рюкзак. – Я даже не знаю, куда направляюсь. С квартиры я съехал.

– Ты не собираешься в Таиланд или типа того, а? Ты будешь осторожен?

– Слушай, – сказал Джулиан. – Поговаривают, ты нашел жилье. Что, если… Мне бы типа на три ночи, просто собрать шмотки до отъезда. Если останусь у Тедди, он обколет меня и привяжет к кровати, клянусь. Я понимаю, ты меня ненавидишь. Я это понимаю. А как иначе? Я сам себя ненавижу. Тебе надо… Надо пустить меня, а потом выбросить из окна. Ты можешь отказаться. У Ричарда я больше не останусь, там слишком стремно. Я мог бы заплатить тебе.

Было почти унизительно, с какой радостью Йель согласился. Джулиан был едва ли не последним человеком на свете, с кем бы ему хотелось проводить время, но это был хоть кто-то, и ему не придется сидеть, уставившись в телек одному, несколько ближайших дней. Йель спросил себя, не обернется ли это тем, что ему придется за ним ухаживать, и какие наркотики у него в рюкзаке, но то, что Джулиан обратился к нему с просьбой, ощущалось как триумф. Год назад он бы подумал о микробах, но теперь это его не заботило.

– Тебе еще нужны какие-то вещи?

– Я не могу вернуться туда. Ни на секунду. А ты не говори никому, где я, окей?

И вот Джулиан взял и понес сумки Йеля с продуктами до самой надземки, и дальше, до скоростного лифта и в квартиру.

Они ели пиццу и пили пиво за столом в столовой, а потом выключили свет и смотрели в окно на ночной город.

– Это как в «Джетсонах»[111], – сказал Джулиан. – Типа тебя должна ждать у окна летающая машина.

Прошло почти две недели после того, как Джулиан обрил голову, и белые проплешины успели зарасти. Но все равно он выглядел так некрасиво. Уши торчали, лоб казался широким и бледным.

– Я хочу тебе сказать, – произнес Йель, – что не злюсь на тебя. Я злюсь на Чарли, и на мир, и на правительство, но на тебя трудно злиться.