Мы умели верить - [105]

– Я как раз думал о путешествиях во времени по дороге к вам.

Она рассмеялась.

– Путешествовать во времени легко! Чудовищно легко! Все, что для этого нужно, это прожить достаточно долго!

Роман застыл, засунув руку до половины рукава.

– Знаете, – сказала она, – когда я родилась, на дорогах не было асфальта.

Йель все еще думал об этом, когда Роман сказал:

– А Ранко? Мы так и не услышали конец.

Дэбра открыла дверь, впустив ледяной воздух.

– Он потом объявился, – сказала она, – и его рука не работала, как надо, и он покончил с собой. Вот и вся история.

Йель с Романом одновременно сказали «О», Роман – на октаву выше.

– И боюсь, прямо на моих глазах, – сказала Нора.

Дэбра открыла рот, и прежде, чем она произнесла что-нибудь страшное, прежде, чем объявила, какую огромную ошибку совершил Йель, он вышел за дверь, убедившись, что Роман идет за ним.

Когда они проехали Милуоки, Роман выключил радио и сказал:

– Здорово, что он покончил с собой.

– Это сарказм?

– Так история выйдет лучше! А чем лучше история, тем охотней Билл примет его работы. Если это просто некий парень, тогда это просто эскизы коров. Но если она его любила, а он покончил с собой, тогда это типа главная тема всего собрания. Когда вернемся, выясним детали! Как думаешь, он застрелился? Наверняка да?

Йеля выворачивало, и ему нужно было лечь и поспать. Ему не хотелось объявлять Роману, что он, по всей вероятности, никогда не узнает подробностей истории Ранко, во всяком случае, не из первых рук.

– Ты знал, – сказал Роман, – что, когда Жюль Паскин вскрыл себе вены, он написал кровью послание любовнице?

– Как романтично.

Минуту спустя, Роман сказал чуть потише:

– Ты знаешь, я не… вчера вечером… я не занимаюсь такими вещами.

– Окей.

Йель продолжал смотреть на дорогу, пытаясь держаться совершенно нейтрально.

– Боже, я в таком раздрае.

– Не думаю, что это правда.

Он попытался вспомнить, почему допустил такое, кто все это начал. Его все не отпускала тяжелая вязкость той комнаты, но все это было уже не важно.

Роман отвернулся от него. Что хорошего он мог дать этому мальчишке? Было 29 января, три дня спустя после обведенной даты в его календарике, и он возвращался в город, к реальной жизни, со всеми своими пожитками, лежавшими в багажнике арендованной машины, которую надо было вернуть до ужина. Он выяснил для Билла несколько дат, но никаких пикантных подробностей ни об одном из художников, кроме Ранко Новака. И, вполне возможно, он сжег их единственный мост к Норе. Он совершенно не представлял, где будет ночевать. Возможно, Роман и нуждался в модели для подражания, но Йель для этого точно не годился.

– Если ты не против, – сказал он, – я включу радио.

2015

Начиная с восьми лет Клэр приходила по субботам помогать Фионе в магазине. Фиона только недавно стала управляющей, и поначалу ей требовалась уйма времени, чтобы разобраться с бухгалтерским балансом и зарплатной ведомостью на древнем и капризном компьютере. Она забирала Клэр из балетной студии и мчалась назад на работу, к закрытию магазина. Клэр бродила вдоль витрин, вытирала пыль и выравнивала товары. Иногда она подходила к Фионе и говорила, что какая-то лампочка перегорела, и Фиона давала ей планшет, чтобы она написала, какая именно.

А иногда Клэр брала с собой подружку, которую прельщала возможность прогуляться по пустому магазину, пока на улице зажигались фонари, представляя себя запертой в старом особняке.

Магазин был нарядным, просторным и ухоженным: два этажа красиво оформленных гостиных, столовых и клозетов. Иногда Фиона просила Клэр выровнять дамские туфли, и через час выглядывала из кабинета и видела, что шпильки расставлены по цвету радужным спектром. Не реже она видела, как Клэр сидит на одном из диванов, уставившись в пустоту, не сделав ничего из того, что просила Фиона. На самом деле, это было не важно – она по большому счету просто придумывала ей задания – но школьные учителя говорили, что Клэр была такой и в классе: она могла перестать делать задание и отключиться от всех, начав рисовать деревья, не отрываясь от своего занятия даже на переменах.

Однажды зимой случилась жуткая метель, и подружка Клэр по балетной студии, София, стала волноваться, что не сможет попасть домой. По крайней мере, они с Клэр с удовольствием изображали беспокойство. «Ты можешь спать на полосатой кровати наверху, – сказала Клэр, – а я лягу спать на Втородушке». Втородушкой она называла кожаный диван, который стоял в магазине уже второй год. София сказала: «Утром надо будет переодеться в новую одежду. Подобрать себе прикид».

Однако София жила всего в шести кварталах от магазина, и в семь вечера Фиона позвонила миссис Нгуен и сказала, что с радостью проводит девочку домой. Она сказала подружкам, что пора идти. София немного похныкала, но Клэр хранила молчание. Только когда они отвели Софию домой и шли по Кларк-стрит, Клэр плюхнулась в снег на обочине и прокричала: «Ненавижу тебя!» Она не плакала, просто надулась, точно злобный красный шарик.

Фиона в то время крутила роман с Дэном с йоги, и как раз тогда у них началась самая нервозная фаза. Дэн каждый день в обед писал ей электронные письма, а если в какой-то день письма не было – как в тот день – Фиона надумывала всевозможные напасти, как то: он внезапно воссоединился с женой, с которой разводился, или вдруг проснулся и решил, что Фиона ему надоела. Она была уверена, что любит его, что никого за всю жизнь не любила сильнее, но, когда они виделись, когда ему удавалось выскользнуть из дома, который он все еще делил со своей бывшей и детьми, и они встречались с Фионой в отеле или в ее магазине – они выключали свет и занимались любовью на том самом диване, который обожала Клэр, – она понимала, что в нем нет ничего особенного. Русый парень с приятными глазами и средним интеллектом. Словно из рекламы страхового агентства. Однако той зимой из-за него она словно блуждала в тумане, и когда Клэр плюхнулась в снег, Фиона могла только молча смотреть на нее.