Мы умели верить - [104]
У Йеля был миллион вопросов, в том числе об отношении музы к сексу с художниками, но он спросил о другом:
– Так это была весна? Лето?
Он попробовал представить, как шестьдесят лет спустя кто-нибудь стал бы расспрашивать его о жизни в мельчайших подробностях: Что он сделал раньше – прошел тестирование или подрочил Роману? Кто умер первым: Нико или Терренс? Где жил Джонатан Берд, когда заболел? Когда именно умер Чарли? Где вы были, когда узнали об этом? Когда умер Джулиан? А что насчет Тедди? Ричарда Кампо? Когда вы впервые почувствовали себя больным? Он был бы величайшим счастливцем в мире, если бы дожил до такого момента, последним из всех, и пытался вспомнить, как все было. И несчастнейшим из смертных.
Роман вдруг закричал. Это был пронзительный крик, точнее, серия криков, вылетавших пулеметной очередью. Как только Роман оторвал ноги от пола и забрался на диван, Йель понял, в чем дело. Дэбра, по-видимому, тоже, поскольку ворвалась в комнату со шваброй.
– Куда побежала? – сказала она.
И Роман широко замахал рукой в сторону стены, полки, столовой.
– Простите, – сказал он, – но я ненавижу мышей.
Йель понимал его чувства, но такая бурная реакция побуждала его к сдержанности, и он спокойно предложил свою помощь. Когда Дэбра огляделась и стукнула ручкой швабры полку с пластинками, надеясь выгнать мышь, Роман сказал:
– Не знаю, что со мной такое. Я не спал прошлую ночь.
– Дай бедняжке убежать, милая, – сказала Нора Дэбре.
Но затем Роман сказал, что вроде как видел, что мышь забежала за сундук в столовой, и Дэбра воспользовалась предложением Йеля о помощи и попросила его отодвинуть сундук от стены.
Когда он встал с дивана, его пошатывало – похмелье никак не проходило. Ему хотелось быть дома и спать. Ну, просто спать, где-нибудь.
– Засуньте пальцы под рейку, – сказала Дэбра.
Сундук был высоким и тяжеленным, а Йель никак не мог хорошо ухватиться.
Он читал в одном журнале, что похмелье обостряет чувство вины – что ты будешь терзаться угрызениями совести о чем угодно, сделанном накануне. Он надеялся, что это правда, потому что мысль о том, чтобы вернуться на ночь в отель и спать в одном здании с Романом, вызвала у него тошноту. А может, дело было в сундуке. Они с Дэброй оттащили его на фут, сперва один край, потом другой. За ним скопилась масса пыли, но мыши не было, никаких следов. Роман в гостиной успокоился; они с Норой разговаривали вполне нормальными голосами.
– Оставьте так, – сказала Дэбра. – Я почищу пылесосом, – она поправила свой растрепавшийся хвост. – Пожалуй, хорошо, что мы не держим тут картины. Это свинарник.
Йелю нужен был стакан воды. И туалет.
– Ха, – сказал он. – Да уж, пыль им не опасна, но держать картины на два миллиона рядом с мышами…
Рука Дэбры застыла в воздухе.
– Простите?
Он совсем забылся, потерял всякую бдительность и решил, что ее задело его несерьезное отношение к мыши, доставившей ей столько хлопот.
– Вы сказали два миллиона? – сказала она.
– О, я просто…
Он захотел сказать что-то в духе, мол, это Чак Донован озвучил такую цифру, но слова путались, и у него не получалось составить убедительное предложение, и к тому же у него не было морального оправдания такого вранья.
– Ну так, – сказал он, – чуть меньше или больше.
Лицо Дэбры так покраснело и надулось, что ему показалось, она сейчас плюнет на него. Но она только прошептала, что было даже хуже, чем если бы она заорала:
– Я была на вашей стороне. Наверно, еще полминуты назад я была на вашей блядской стороне.
– Мы и есть на одной стороне, – сказал Йель нелепо.
– Я вас защищала перед отцом. А она знает? Бабушка знает, сколько она отдала? Я думала, речь идет о сотнях тысяч. Что и так было немало. Вы солгали мне.
Иногда в затруднительных профессиональных ситуациях у Йеля проявлялась плутовская черточка, волшебная и внезапная, и он теперь ждал этого, надеясь, что сейчас у него изо рта выйдут слова примирения.
– Вам нужно уйти, – сказала Дэбра. – Этот дом принадлежит моему отцу. Я хотела скрыть от него ваш визит, но вы сейчас уйдете.
Она скрестила руки на животе, серым крестом из свитера.
– Конечно, – сказал Йель чуть слышно.
Нора с Романом, похоже, ни слова не слышали.
– Мы говорили об этих бедных астронавтах, – сказала Нора, когда Йель вошел в комнату.
– Они сейчас уезжают, – сказала Дэбра, – тебе нужен отдых.
– О! Но они приедут завтра?
– Завтра у тебя врач, – Дэбра уже держала их пальто. – Они вернутся в Чикаго.
Йель не смотрел на Дэбру. Он себя проклинал, ему хотелось орать, биться головой о стену.
– Мы еще приедем к вам, – сказал он.
Хотя не думал, что это случится. Но они что-нибудь придумают, может, просто будут перезваниваться.
Нора встала и медленно подошла за ними ко входной двери.
– Я боюсь, – сказала она, – что ничего не сумела рассказать вам. Вот, была бы у нас была машина времени, я бы вам устроила расчудесную экскурсию!
Йель сказал, ковыряясь с пуговицами пальто:
Люси Гулл 26 лет, и в городке Ганнибал она оказалась по воле случая: Люси выбрала работу провинциального библиотекаря, чтобы уехать подальше от чересчур заботливого отца — нелегально разбогатевшего русского эмигранта. Будни Люси однообразны и скучны, однако в ее душе живет страсть к приключениям. В библиотеке девушка знакомится с 10-летним Иэном Дрейком, с которым у нее завязываются доверительные отношения. Больше всего на свете Иэн любит читать, но деспотичная мать запрещает мальчику брать те книги, которые кажутся ей опасными для его психики.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.