Мужские прогулки. Планета Вода - [44]
Слова Фиалкова встретили гробовым молчанием. То, о чем он говорил прежде, знали все, об этом спорили, разумеется, в кулуарах, но не считали великим грехом. Обвинение же во взяточничестве было куда более серьезным. Зинаида Федоровна задохнулась от возмущения. «Ну, знаете! Вы ответите за клевету! Коллектив этого так не оставит!» Она оглядела присутствующих выпученными в негодовании глазами, призывая и остальных к возмущению такой наглостью. Старшую сестру считали приближенной Надежды Петровны. Знали: выскочив из ординаторской, она тотчас помчится в кабинет заведующей с докладом. Поэтому все опустили глаза долу и помалкивали. «Так оскорбить честь коллектива, приютившего вас!» — «Послушайте, не вынуждайте меня спрашивать, по какому поводу подарили вам французские духи не далее как вчера!» — «Да как вы смеете! — взвизгнула Зинаида Федоровна. — Как вы смеете вмешиваться в мою личную жизнь?! Интимную жизнь!» — «Конечно, уж слишком», — пробормотал пожилой терапевт Лунин и сочувственно покивал старшей сестре. «Личную жизнь, насколько мне известно, ведут вне стен медицинского учреждения». — «Какое имеет значение, где принять подарок?» — снова вмешался Лунин. Не обращая на него внимания, Михаил Михайлович продолжал: «Даже если врач оперировал ребенка и спас ему жизнь, и благодарные родители по своей… э… бестактности позволили такой дорогой подарок, то было бы крайне невоспитанно принять его». — «Не вижу ничего дурного в дорогом подарке», — снова заметил Лунин. «Жаль, разумеется, — сказал Фиалков, — если мастерство врача выше его нравственности». — «Нахал!» — удушливо вытолкнула Зинаида Федоровна и хотела что-то добавить, но лишь схватилась за сердце. Лунин поспешил к ней на помощь, приговаривая на ходу: «Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, ради бога, не обращайте внимания!» — «Вы у нас без году неделя, а перемутили весь коллектив! Занимаетесь сплетнями!» — выпалила Зинаида Федоровна и, подхватив полы халата, кинулась вон из ординаторской, с силой брякнув дверью, так что зазвенели жалобно стекла. Присутствующие неловко молчали. Михаил Михайлович с нервной сосредоточенностью рассматривал собственные ногти.
«Да-а-а!» — ошеломленно произнес кто-то. «Да, дела!» — отозвались в ответ. И тогда Михаил Михайлович поднял голову и оглядел присутствующих веселыми глазами. «Не знаю, кому как, а мне надоело! У меня руки чешутся по настоящей работе! А лечить насморк — так недолго и дисквалифицироваться!» — «Черт в вас сегодня вселился! — буркнул, набычив крупную светловолосую голову, анестезиолог Борис Святославов. — А вообще-то правда… насчет работы». — «Какая плата, такая и работа», — заявил Лунин. «Не клевещите на себя! — воскликнул Святославов. — Любовь к производительной работе и зарплата не находятся в прямо пропорциональной связи». — «Вы молодой, вам хорошо так говорить!» — отозвался Лунин и вздохнул. «Находятся, дорогой, находятся!» — воскликнул кто-то еще. Разгорелась перепалка.
От отчаянности положения, в которое попал по собственной воле, Михаил Михайлович даже повеселел и мысленно принялся сортировать присутствующих на врагов и сочувствующих. Борис Святославов, недовольный здешними порядками, поговаривал об уходе, так что от него можно ожидать поддержки. Сейчас он, правда, трусит, ему следует дать время привыкнуть к мысли, что он храбрый. А вот пожилой терапевт Лунин, которому осталось до пенсии двадцать месяцев, представляет неизвестную величину. Мнения собственного никогда не высказывает, на собрания не остается, ссылаясь на занятость в семье, на пятиминутках врачебных говорит, если попросят, да и то строго по делу, о конкретном больном. Сейчас Лунин раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но тут стремительно распахнулась дверь, и в ординаторскую вошла Надежда Петровна. Поздоровавшись с собравшимися общим кивком, она, как всегда, бодро и энергично начала пятиминутку. Заговорили о вновь поступивших больных, о предстоящих операциях, о выписке. Подчиняясь общему течению собрания, Михаил Михайлович, когда подошла его очередь, тоже деловито и собранно стал докладывать о температуре, о выписке трех выздоравливающих, о печально известном пятилетнем Петровникове. У того хроническое воспаление среднего уха осложнено изменением в кости сосцевидного отростка. Предупредить распространение гнойного процесса, сказал он, может лишь хирургическое вмешательство. Но следует учесть ослабленность организма длительным аллерготонзиллитом и ангиохолециститом.
— Бог ты мой! — с картинным изумлением вскинула тонкие круглые брови Надежда Петровна. — Вот так букет! Где вы его откопали?
— Кто ищет, тот всегда найдет, — невесело вздохнул Фиалков.
Услышав в обращении к себе привычные дружелюбные нотки, он понял: заведующая еще ничего не знает, — и только тут по-настоящему испугался того, что наделал.
— Что ж, готовьте вашего Петровникова, покажем профессору, — решила заведующая.
Пятиминутка закончилась. Врачи стали расходиться. В коридоре Надежда Петровна догнала Фиалкова и, положив руку на плечо, с прежней добродушной заботливостью проговорила: «Плохо, выглядите. Не больны? Кончится грипп, дам отгул». Затеплилась облегчительная надежда: возможно, пронесет, возможно, Надежда Петровна так ничего и не узнает, Зинаида Федоровна промолчит, не проговорится, возможно, обойдется…
Прямо в центре небольшого города растет бесконечный Лес, на который никто не обращает внимания. В Лесу живет загадочная принцесса, которая не умеет читать и считать, но зато умеет быстро бегать, запасать грибы на зиму и останавливать время. Глубоко на дне Океана покоятся гигантские дома из стекла, но знает о них только один одаренный мальчик, навечно запертый в своей комнате честолюбивой матерью. В городском управлении коридоры длиннее любой улицы, и по ним идут занятые люди в костюмах, несущие с собой бессмысленные законы.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).