Мужские прогулки. Планета Вода - [104]

— Как здоровьишко? — спросила Данилу, точно не виделись месяц.

— Что хорошего ждать, наша очередь подходит, — вздохнула беспечально старуха.

— Тьфу! — возмутилась Нинка. — Как ни придешь, так ты смертные разговоры заводишь!

— Возраст наш такой. Помаленьку собираться надо.

— Что об этом думать? Когда придет срок, тогда и соберемся. Человеку не дано об том знать.

— Садись ужинать, — пригласил Данила соседку.

Нинка, не чинясь, живо подсела к столу.

— Рази разговеться вашими помидорчиками. А у меня пустоцвет, ума не приложу, как быть. Без солений неохота на зиму оставаться.

Старуха охотно посоветовала:

— Надо вечерком нарвать пустоцвету да кинуть в колодец, завязь и нальется.

После картошки ели малину. Данила пробовал ягоду, внимательно разжевывая каждую малину, ощущая кончиком языка приятную кисловатость, серединой — бархатистую сочность, корнем языка — ее сладчайшую нежность.

— А вообще-то, я ругаться пришла, — заявила вдруг Нинка, отложив ложку.

— Да подь ты! — испугалась Семеновна.

Данила чуть не поперхнулся. Вот ведь какая баба, нет, чтобы начать с ругани, а то угощает, несуразная! Как теперь ругаться с ней? Скандалят через забор, посреди дороги, но не за столом, где только что ели общий хлеб! Ну что за люди пошли? Всё не по-людски, все законы порушили!

— Ты зачем моего зятя обижаешь? — сразу, как с цепи, сорвалась Нинка. — Смотри, сосед, за такие дела ответишь по закону! За оскорбление личности!

Данила хмуро глянул на соседку. Была она маленького, детского росточка, подвижная на ногу, по-молодому черная, несолидная, потому и не закрепилось за ней имя-отчество. Колхозница и колхозница, а колхозницей-то была лет двадцать назад. Как мужик помер, перебралась со своими семерыми дочерьми в город, купила развалюху, строилась, лепила дом из чего придется, больше из глины, как ласточка, — и соорудила-таки саманный дворец из пяти комнат. Только в доме том жить некому. Пока лепила его, дочери повырастали и разлетелись по свету. Одна лишь осталась, и та поселилась с мужем на противоположном конце города. По-уличному Нинку прозвали Сорокой-воровкой. Была она нечиста на руку, тянула, что плохо лежит. У соседей — упаси боже! Свое отдаст! Но вот где работала, всегда находила то, что могло сгодиться в ее хозяйстве. Школьной сторожихой таскала по ночам ведерками уголь, уборщицей ресторанного буфета — носила хлеб для подсвинка, охраняя стройку — на тачке свезла все опилки, с завода выносила ветошь. «Тряпки-то зачем?» — любопытствовали соседи. «Придумаю», — не смущаясь, отвечала Нинка, не очень считая воровством то, что делала. Из тряпок, кстати, она приловчилась ткать пестрые половики, охотно раскупаемые самими же соседями.

— За что ты его, Игоря-то? — уставилась Семеновна круглыми встревоженными глазами на Данилу.

Данила вспомнил, как вчера в обеденный перерыв отправился он в поликлинику рвать больной зуб. По дороге встретил Игоря и остановился перекинуться с ним словом. Молодой человек с женскими какими-то кудрями, одевающийся в яркие цветастые рубахи, обтянутый бархатными штанами, вызывал у Данилы сложное чувство удивления, опаски и симпатии.

Он часто засматривался на вечерние косяки таких парней и девок в одежках, отдаленно напоминающих платья, глядел и удивлялся: откуда взялось столько красивых, на каких только хлебах можно таких выкормить? Все как на подбор — стройные, ухоженные, ровно элитные жеребята. Завидовал им Данила, завидовал их беспечности, их властной уверенности в себе, тому, что всё вокруг создано специально для них. С Игорем, часто навещавшим тещу, Данила иной раз и беседовал, тот не пренебрегал стариком. Поражался Данила образованности — сколько они знают, эти молодые люди! Они-то, старики, тоже не лыком шиты, только это скорее от мудрости, накопленной долго и трудно прожитой жизнью, а зелень — умом берет! Да, время — его и их — разное, его поколение время пришибало, а этих поднимало.

Так вот, постояли тогда, поговорили о международном положении, о том, что в Китае делается, да куда Америка глядит. Потом Данила спохватился: иди, мол, Игорь, задержал тебя, ты уж извини, работа-то, поди, не ждет. А Игорь предлагает пивка тяпнуть. «Да ты в отпуске никак, из отпускных?» — высказал предположение Данила. Игорь досадливо тряхнул кудрями. «Не в отпуске я. Тружусь», — объясняет. Данила никак не мог взять в толк, как это можно одновременно находиться на работе — и не быть там. Игорь лишь посмеивался. «Может, у вас в науке по-другому?» — въедливо допытывался Данила. «У нас в науке работа такая же, к сожалению, как всюду, с девяти до шести. А должна быть иная организация труда. А что касается меня, то в данный момент я занимаюсь воровством». — «Что-что?» — озадачился сильно Данила. «Понимаешь, дедуля, — охотно объяснял ему Игорь, — мясники тянут мясо. Шофера — бензин. Теща моя — ветошь. А мне в моем родном НИИ нечего украсть, кроме времени. Я ворую время. Посмотри на этих людей, — тут Игорь кивнул на прохожих, — во время рабочего дня взрослыми трудоспособными людьми забиты все улицы, все магазины. Может, ты думаешь, все они отпускники?»