Мужская поваренная книга - [21]

Шрифт
Интервал

Свиные отбивные

— Жрать правильно — дело простое, — в сердцах говорил я своим котам, яростно режа добрый кусок свинины на заготовки для отбивных. Рассевшиеся вокруг меня академическим театром коты внимали моим сентенциям с одобрительным урчанием, заедая услышанное кусочками мяса. — А вот правильно жрать и не впадать в оголтелый эстетизм и еретическое самолюбование куда как сложнее.

— К примеру, — продолжал я лекцию, остервенело отколачивая рубелем куски свинины для отбивных, — один мой знакомый писатель с дражайшей своей супругой весело разминают свой интеллект на кухне, сочиняя необычно вычурные названия для блюд. Явно преступно путая святой храм кулинарии с курсами актёрского мастерства, банальное варево из красной чечевицы со свининой, дабы скормить сиё яство своей капризной худенькой дочери-подростку, они, бесчеловечно применяя боевое кухонное НЛП, обозвали «Обед молодых монахов-иезуитов Румпельштильцхен в просторной келье». После чего несчастная дочь, одурманенная этим густопсовым романтизмом, два дня как зачарованная ела это жирное и питательное кушанье, прямо на глазах утолщая на радость родителям свою стройную фигурку.

Разбив тем временем в плошку яйца и насыпав красивой горкой панировочные сухари на разделочную доску, стал купать прозрачные отбивные в солнечных желтках, окуная их после в коричневые хлебные тучки. За сим, затаив дыхание, принялся погружать их в раскаленное масло сковороды. Взяв в руки деревянную лопатку и назидательно потрясая ею, я продолжил:

— Ещё более страшный эстетический диссонанс между простой здоровой сельской пищей и возникшим внезапно кулинарным самосознанием прослеживается ныне у аборигенов одной деревни. Сельцо сиё выросло подле мужского монастыря, затерянного в глухих дубовых чащобах юго-востока Воронежской губернии. Горе и беда до поры до времени обходили поселение стороной. Монахи мирно молились за высокими стенами, Мамай и Деникин были исключительно проездом, а фошисты, хлопотливо бегая по своим делам тудой-сюдой, вообще не замечали деревни. Местные земледельцы же, не отвлекаясь на эту глупую суету, испокон веков по вечерам с молодецким хрустом грызли крепкими зубами спелую брюкву и, запивая её вкусным самогоном, смотрели детски-незамутнённо на звёздное небо, отгоняя тревожные знаки комет суеверными плевками, одновременно крутя рожки от сглаза из пальцев.

Но однажды брат мой, тогда ещё лихой курсант четвёртого курса философского трижды ордена Аристотеля факультета Ростовского университета, дочитавшись аккурат до концепции разума и воли Шопенгауэра, здраво сказал:

— Хватит, надоело! — решительно захлопнул учебник и ушёл в монахи выше упомянутого монастыря. Мать же наша, безжалостный суровый культуролог, тогда ещё будущая мать монаха, узнав об этом, тоже сказала:

— Хватит, надоело! — выключила огонь керосинки под медным тазом с вишнёвым вареньем, эстетично сняла с себя передник и ушла стезёй декабристок вслед за философом прочь из опостылевшего ей города. Купила в деревне подле монастырского подворья домик и стала незамедлительно совершать неторопливые предтрапезные моционы совместно с сыном-монахом прямо по тихим сонным улицам села, одновременно и любуясь буколикой, и насильно насаждая кулинарную культуру в массы.

— А скажите, отец мой, — громко говаривала во время прогулки мать моя брату моему монаху, — как вы смотрите на то, если на обед вам сегодня будет подана жареная куриная печень в соусе из яблок и красносмородинного желе, сопровождаемая жареной же картошкой?

— Крайне положительно, дочь моя, — неспешно ответствовал матери моей брат мой, а ныне отец Косьма. — Меню, поименованное вами, несомненно, необременительно в усвоении и лёгко в приготовлении. Но истинно христианское смирение мне подсказывает, что красносмородинное желе, уготовленное для сегодняшней трапезы, всенепременно будет заменено вами на чёрноносмородинное…

Слышащие сиё слабо искушённые в кулинарных шалостях работники плуга и борозды тихо стонали и незамедлительно в надежде не впасть в окончательное ничтожество массово отсылали своих чад в города в горнила кулинарных училищ. Средь учиняемого жестокого разора спокоен был лишь монастырский кот Калмык, натуральный православный хулиган, будучи без сомнения цельной и самодостаточной личностью, лёжа под телегой и дожирая пойманного самолично в соседнем дворе хищного кролика, невозмутимо с одобрением щурил свои жёлтые бандитские глаза.

Солянка

Солянка — штука до безумия простая. Хотя несомненно является ярким представителем блюд класса «Вещь в себе», а в своей глубокой духовности плотно прилежит к кантовской гносеологии.

В ознаменование первого осеннего дождя сегодня было изволено к закупке ребер копченых свиных где-то полметра, не более, шпика красным перцем перчённого грамм двести, колбасок венгерских, баварских и кнаквурстских некоторое количество, грудинки сочной, жирной, полкило, кабаносов пару, колечко «краковской» и палочку сырокопчёной «кремлёвской». Туда же присовокупилась баночка оливок с лимоном без косточек, зелени разной пучок и большой стручок перца красного.


Рекомендуем почитать
«Годзилла»

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.


Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.


Варька

Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…


Сплетение времён и мыслей

«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.


«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.


Облдрама

Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.