Мужская поваренная книга - [20]
Со вкусом ругался и торговался в мясном. С рыдающими нотками в голосе терпеливо объяснял о трагичности несоответствия стройного и ранимого собственного душевного идеала и кошмара их торговой действительности. В итоге, с истинным смирением стоика приобретя лишь одну имеющуюся в наличии маленькую рульку вместо трёх запланированных больших, отправился за пивом.
Глядя на мудрёную в своей нарядности и вычурности шрифта вывеску весёлого пивного разливочно-распивочного заведения «Хмельнофф», шептал себе под нос непристойности и, загибая пальцы, долго пытался подсчитать количество букв «ф». В конце концов плюнув и в сердцах обозвав и высокомерных хозяев, и дураков рекламных дизайнеров по примеру бессмертного Ноздрёва «фетюками», зашёл и приобрёл литр тёмного «Антон Груби».
— С собой! — гордо заявил бармену и, мстительно глядя на хмурых и помятых с утра завсегдатаев этого шалмана, добавил. — Мне не пить, мне для маринада надо.
Слегка осмолив рульку, погрузил её в чашу мультиварки. Выливая поверх пиво и приговаривая исконно по-чешски «dobré pivo», жадно слизнул последние капельки с горлышка бутылки. Закинул туда же лук, не снимая кожуры, только посёкши его на четыре части, и дольками порезанный имбирь. Кинул пяток чернослива, головку чеснока, соль. Вдогонку стручок красного перца разрезал вдоль и, вытрусив зёрна, присовокупил. Для ароматной кислинки одинокое маленькое зелёное яблочко рассёк и, удалив косточки, отправил следом. Полтора часа томления, а по выкипанию пива, полчаса запекания в горчично-медовом соусе, и искомое пытливым разумом стояло на столе готовое к пожиранию. Заложив за воротнички накрахмаленные салфетки, мы лихо схватились за ножи и…
Постигшее нас вскоре глубочайшее разочарование с трудом поддаётся описанию. Нет, чехи, несомненно, молодцы. Критиковать их мы просто не имеем права. В период суматохи и неразберихи Гуситских войн и прочего чумного ужаса позднего средневековья создать столь простое и незатейливое в приготовлении вкуснейшее блюдо — это надо было изрядно постараться. Отлови только мимо пробегающего кабана, отстриги у него ногу, реквизируй у местных крестьян немного пива и специй, и вот уже на лесной поляне — пир горой. Впиваясь в душисто-сочное, трави молодым и необстрелянным военные байки и, точа булат перед завтрашним боем, пой сытые песни. Но, мы-то… Мы-то с вами, нежные гурманы двадцать первого века, просто обязаны заявить: жрать там в этой рульке нечего. Шкура, жир, кости и прочая чепуха.
На следующий день, при несомненной злой улыбке мироздания, попутно празднуя всероссийский день гурмана, чем-то неумолимо напоминая себе клишированного героя американских сериалов, что вечно пытается «исправить свои ошибки», решил переписать и выправить ткань истории. Смело и решительно соединив два рецепта в одно, чешское колено вепря и немецкую буженину, замочив часа на два свиную шейку, целым куском килограмма на полтора, в сладострастнейшем тёплом маринаде из тёмного пива, чеснока, имбиря, гвоздики, перца и лавра, запёкши после мяско, обмазанное горчицей с мёдом, в мешочке, могу вам теперь с уверенностью сказать — да! Это наш размер. Вот это истинно русская удаль. Есть чего по нёбу покатать.
Собственно в данном рецепте осталось предупредить лишь об одном — о запахе. Выждать, терпеливо вдыхая совершенно бесчеловечные ароматы томящегося в пиве мяса, решительно не для слабых духом. Если в первый день страдания касались только меня одного, женщины, естественно в расчёт не идут, то сегодня мы страдали уже вдвоём с моим коллегой. Слабый и нервный по молодости своей, он на исходе всего лишь часа этой роскошной пытки, сглатывая обильные слюни и страшно вращая глазами, затравлено прохрипел:
— Всё! Не могу больше!
Выбежав на улицу и удалившись на приличное расстояние, долго стояли несчастными сиротами на голодном ветру. Нежно поддерживая коллегу, прислонившегося в полном изнеможении разгорячённым лбом к бодрящему холодом фонарному столбу, внимательно наблюдал за секундомером, отсчитывающим последние минуты до пиршества. Возвращаясь, с недовольством отметил тот безумный риск, коему мы себя безрассудно подвергли — амбре от мяса вышло к этому времени из дома и стелилось вдоль по улице, возбуждая в местных аборигенах самые грубые и низменные инстинкты.
По окончании трапезы, уже переместившись на диван, в послеобеденной неге покуривая и попивая кофий, вдумчиво слушали в исполнении нашего камерного трикотажа котокомпозицию «Весна». Сидевшие втроём кружком вокруг фен-шуйной «музыки ветра», мы давно уже повесили эту заразу пониже для которазвлечения, коты лупцевали по колокольчикам лапками, соблюдая строгую, не побоюсь этого слова, консерваторскую очередность. Мы, замерев, тихо внимали. Изредка шелестели обёртками шоколадных конфет и покашливали в кулачок. Торжественным шёпотом, с тонким чувством настоящих ценителей классической музыки, отмечали друг другу, что в композиции у консерваторцев с усами явно прослеживается влияние Гершвина и Рахманинова одновременно. От полноты обуреваемых нас чувств, проистекающей от одновременной телесной и духовной сытости, плакали и ликовали, ликовали и плакали…
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.