Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока - [42]
Представление о том, что лишь великие творцы, великие художники XIX века, причастные «музыкальному» времени, слышали пробуждение «народной стихии», выход на историческую сцену нового действующего лица, объясняет мысль Блока о «крушении гуманизма», о революции, направленной против «беззвездной» «гуманной цивилизации» «либерализма» и «гуманизма», как о союзе великого искусства и народа, «культуры» и «стихии», как о «возвращении к природе» [Блок 6, 103]. Одна из основных дихотомий, при помощи которых описывался «нервный век», противопоставление «больной» «цивилизации» и гармоничной «природы»[257], а точнее говоря, постепенное отчуждение от «природы»[258] и – как следствие – возникновение утратившей «ритм», «задыхающейся», «торопливой», урбанистической «цивилизации»[259] превращается в текстах Блока в идеологическую конструкцию, в основе которой лежит антагонизм иномирного, творческого, исторического, с одной стороны, и феноменального, неисторического и нетворческого, с другой[260]. В этом контексте, по всей видимости, следует прочитывать чрезвычайно красноречивую запись в блоковском дневнике от 27 июля 1917 года, где нетворческая природа еврейства оборачивается отчужденностью от истории и ее творческого характера: «История идет, что-то творится; а… они приспосабливаются, чтобы не творить» [Блок 7, 290][261].
Мысль позднего Блока о новом союзе «культуры» и «природы» заставляет нас вернуться к Гейне. Имя Гейне, которое в сознании Блока было символом святотатственной, нигилистической еврейской «иронии», дважды упоминается в статье 1912 года, но при этом связывается не с иронией или с еврейскими газетными «неврастениками», а напротив – со «звездами», с «теми сущностями, с которыми имеет дело искусство» [Блок VIII, 154]. Тем не менее связь Гейне с «разлагающей», «вульгаризирующей» «культуру» «газетой» была эксплицирована Блоком позднее, в наброске 1919 года «Об „Английских отрывках“ Гейне», где можно увидеть прямую отсылку к «Искусству и газете»:
[Гейне] <…> почти гениальный поэт является невольным родоначальником и того газетного языка, который так понижает европейскую культуру нашего времени [Блок 6, 463].
В контексте блоковских занятий Гейне в 1918-1921 годах образ немецкого поэта оказывается двоящимся, противоречивым, антиномичным: с одной стороны, он – наряду с Вагнером и Стриндбергом – принадлежит к великим художникам, которых преследует «немузыкальная цивилизация» («Крушение гуманизма»), и чьему пророческому зрению открыты пути истории[262]. С другой стороны, Гейне предстает «отравленным» еврейским иронистом (как в уже цитировавшихся воспоминаниях Надежды Павлович), «газетчиком», «литератором-интеллигентом»[263], причастным «страшному миру» «цивилизации»: неслучайно в речи «О романтизме», прочитанной Блоком перед артистами БДТ 9 октября 1919 года, Гейне оказывается союзником «критики общественного направления», вместе с которой выступает против романтиков, выдвинувших лозунг «спасения природы» [Блок 6, 366][264]. В данном случае особое значение приобретает полемика Блока с Акимом Волынским в декабре того же 1919 года об иудаизме Гейне, где важное место было уделено именно восприятию природы, «чувству природы» [Диспут 1923: 5-14]. Не вдаваясь в подробный анализ этой полемики, отмечу, что апеллируя, по-видимому, к представлению о том, что иудей лишен свойственного арийцу Naturgefühl[265], Блок сближает немецкого поэта с арийством и христианством, осторожно дистанцируя его от иудаизма и настаивая на «изменах» Гейне религии его предков[266]. Блок арианизирует христианство, указывая, помимо «хамитского элемента», отмеченного Волынским, «другую», «чисто арийскую основу христианства», которую составляют «Веданта, Платон, гностики, платоновская традиция в итальянском Возрождении… иенский романтизм 1787-1801 годов и… русский символизм на рубеже XX столетия» [Блок 6, 146]. В этом фрагменте обращают на себя внимание две вещи – расовый, «арийский» характер йенского романтизма и русского символизма, а также соседство Платона и Веданты, которое может указывать на книжку Пауля Дейссена «Платон и Веданта в свете кантовой философии», опубликованную «Мусагетом» в 1911 году и тогда же с интересом прочитанную Блоком (см. его дневниковую запись от 18 ноября [Блок 7, 93]). Это исследование, представляющее собой попытку сблизить учение Вед и философию Платона, анонсировалось издательством как «введение в миросозерцание индоарийцев» и встраивалось в ряд мусагетовских изданий, в которых расовая проблематика затрагивалась эксплицитно (вроде упоминавшегося в начале статьи «Арийского миросозерцания» Чемберлена) [Безродный 1999: 167][267]. Как свидетельствует контекст блоковской статьи, книжка Дейссена была прочитана поэтом именно в расовом ключе.
Описывая Гейне как воплощенное противоречие, как сочетание семитизма и арийства, Блок тем не менее сближает его «чувство природы» с романтическим[268], имплицитно отсылая к уже упоминавшейся речи «О романтизме». В этом тексте он репродуцирует схему, изложенную в «Крушении гуманизма», превращая романтиков (прежде всего йенских) в тех художников, которые, благодаря своему иномирному зрению, оказались чуткими к пробуждению «природы» – «истории». Опираясь на работы Жирмунского, где романтическое «чувство природы» описано как мистическое, как узрение потустороннего, божественного и бесконечного в конечном и природном (подробнее см. гл. «Спасение природы»), Блок сближает взгляд Гейне с арийским видением йенцев, которые – подобно великим художникам «Крушения» или революционеру Катилине – причастны «музыкальному», нефеноменальному измерению (ср. топику «шестого чувства», которую использует Блок в своей речи, см. гл. «Спасение природы»). Споря с Волынским, Блок продолжал свой внутренний спор о Гейне, где немецкий поэт выступал то воплощением «еврейской» «нигилистической иронии»
