Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока - [40]
В своем исследовании Гилман упоминает и другую стратегию [Gilman 1985: 155-156], нацеленную на объяснение «еврейской неврастении». Суть этой концепции заключается не в акцентировании расовой отчужденности еврейства, а наоборот – в его тотальной интегрированности в современное общество. Сделавший в 1869 году частью научного обихода концепт неврастении [Moore 2002: 118], американский врач Джордж Миллер Берд в 1881 году опубликовал примечательную книгу под названием «Американская нервозность», в которой связал распространение нервных болезней с переменами, переживаемыми обществом XIX столетия. Эти перемены Берд назвал «современной цивилизацией», понимая под ней «прогресс» в социополитической, экономической и технической сферах (семантика «цивилизации» как процесса/прогресса фиксируется историками этого понятия уже в текстах эпохи появления данного слова во французском и английском языках в XVIII веке, см. [Февр 1991: 273; Elias 1995: 66-67; Bénéton 1975: 45-47; Starobinski 1993: 4]). Берд исходил из неоднократно высказывавшейся в XIX веке мысли о том, что развитие современной «цивилизации» обладает патогенными последствиями, среди которых – в силу увеличения масштабов умственной деятельности, ставшего важным следствием прогресса, – выделяются прежде всего нервные расстройства [Rosenberg 1998]. С этой точки зрения нервная система обладает небезграничными возможностями; развитие технологической сферы, ускоренный темп жизни, изменение бытовых, социальных и политических условий приводят к тому, что количество стимулов, порождаемых модернизированной внешней средой, оказывается выше того, что может переработать психический аппарат человека, в результате чего происходит его перегрузка и наступает нервное истощение, приводящее к патологическим последствиям, например к неврастении (о патогенной механике см. [Beard 1881: 98-100]). Развитие современной «цивилизации» в этой перспективе оценивалось как патогенное отклонение от природной данности, и соответственно «мерой риска» оказывалась «мера неестественности» прогресса [Rosenberg 1998: 719]. Топологически концентрация цивилизационных процессов, то есть сдвигов в сфере технологии, социальной и пр. областях, приходилась на мегаполисы, в результате чего актуализировалось противопоставление «быстрой», «суматошной», «машинной» «цивилизации» больших городов, где чрезмерная умственная деятельность распространена в ущерб физической активности, и неспешной, идиллической, гармонической, здоровой, «не-модерной» «природы»[242]. Берд полагал, что диагностируемая им новейшая нервозность, «патогенные последствия прогресса», по выражению историка медицины Чарльза Розенберга, являются в полной мере специфическими для наиболее развитого в технологическом, социальном и политическом отношениях общества – американского[243].
С середины 1880-х годов построения Берда становятся интеллектуальным достоянием Европы, прежде всего стараниями Рихарда фон Крафта-Эбинга, который был убежден, что формы современной «цивилизации», считавшиеся Бердом специфически американскими, в неменьшей степени являются частью европейской повседневности и оказывают неменьшее влияние на здоровье европейского общества, провоцируя, в частности, неврастению[244]. В 1885 году выходит обращенная к широкой аудитории книжка Крафта-Эбинга «О здоровых и больных нервах» («Über gesunde und kranke Nerven»), где он пишет о высоком уровне распространения нервозности среди обитателей современных европейских мегаполисов, что, с точки зрения грацкого профессора, позволяет говорить «von einem nervösen Zeitalter», о «нервной эпохе» [Крафт-Эбинг 1885: 7] – мысль, которая быстро приобрела характер общего места[245].
Констатируя нервозность жителя европейских мегаполисов и описывая внешнюю среду современного горожанина, Крафт-Эбинг упоминает борьбу за существование, парламентскую политику, биржевую игру, каждодневное чтение прессы, телеграфные сообщения, удаленность от природы и т. п., которые выступают репрезентантами современной «скорости», «избыточного движения», «нехватки времени», «лихорадки», «суеты» и которые изнуряюще действуют на современного человека, провоцируют нервные расстройства, патологии «новейшей цивилизации»:
Борьба за существование – вот лозунг новейшей цивилизации. <…> Чтобы составить себе понятие о вредных условиях жизни современного культурного человека в физическом и нравственном отношении, достаточно один день понаблюдать людскую жизнь и суету в центре культуры, в каком-нибудь большом городе. Кто никогда этого не видел, тот подумает, что с этими людьми, которые поспешно и в каком-то возбуждении бегают туда и сюда, случилось что-нибудь необыкновенное [Крафт-Эбинг 1885: 8-9]; При такой торопливой и возбужденной жизни обыкновенных железнодорожных поездов оказывается уже более недостаточно, а удовлетворяют только почтовые, курьерские и экстренные; вместо писем требуются телеграммы, а газеты должны появляться два-три раза в день. Понедельник в существовании современного культурного человека оказывается несчастным днем, потому что он не приносит газет, а неделя, не представляющая никаких скандалов, страшных несчастий и политических событий, является невыносимой. <…> Наиболее важными причинами повсюду увеличивающейся нервозности можно считать уменьшение сельского населения и земледелия, колоссальное увеличение больших городов и прирост фабричного населения. <…> Затем сюда же относится увеличение душевно и телесно испорченного пролетариата, увеличивающийся пауперизм… стремительность современной жизни с ее политическими и деловыми треволнениями, между которыми избирательная борьба и биржевая игра занимают немаловажное место [Крафт-Эбинг 1885а: 17-18].
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.