Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока - [41]

Представление об ускоренной, лихорадочной, суетливой «современной цивилизации» как причине роста раздражителей, которые не может обработать нервная система, оказывающаяся вследствие этого подверженной болезням, стремительно распространяется в Европе[246], превращаясь в общее место культуры рубежа веков[247] (о «торопливости», «скорости» как обсессии конца XIX – начала XX столетия см. [Kern 1983: 109-130]). Эта концепция легла в основу второй из упомянутых Гилманом теорий, объяснявших столь высокий процент невротиков среди евреев. Еврейство, как полагали авторы, разделявшие эту точку зрения, сконцентрировано в больших городах и занимается в основном профессиями, связанными с умственной деятельностью. Иными словами, еврейство наиболее тесным образом оказывается связанным с современной цивилизацией и соответственно – с ее патологиями[248] (см. [Moore 2002: 205-211]). Очень точно эту точку зрения выразил в начале 1890-х годов уже упоминашийся Анатоль Леруа-Болье, который в своих статьях о еврействе и антисемитизме представил еврея «самым современным человеком» и, следовательно, самым «нервным» – воплощением, эмблемой нервозной, лихорадочно спешащей урбанистической «цивилизации», см. [Леруа-Болье 1894: 156-158][249].

В «Возмездии» Блок описывает XIX столетие, следуя построениям Крафта-Эбинга, историзируя сферу патологий и упоминая появление «нейрастении» в качестве одного из симптомов «железного века»: «Век девятнадцатый, железный, / Воистину жестокий век! / Тобою в мрак ночной, беззвездный / Беспечный брошен человек! / В ночь умозрительных понятий, / Матерьялистских малых дел, / Бессильных жалоб и проклятий / Бескровных душ и слабых тел! / С тобой пришли чуме на смену / Нейрастения, скука, сплин» [Блок V, 24][250]. Наступление «нервного века» и его болезней сопряжено автором с «ночным» «беззвездным мраком», который в поэтическом мире Блока означает утрату «веры», недоступность «миров иных» и т. п. (ср., например, «беззвездность и безверие» в статье «О реалистах», подробнее см. гл. «Начала и концы»). Иными словами, те сдвиги в социальной, политической и технологической сферах, патогенное воздействие которых подробно описывали психиатры и невропатологи[251] и которые привели к появлению «прогресса», «нервной эпохи», «современной» «цивилизации», означают наступление «железного века» (ср. рифмопару беззвездный/железный), разрушение высших ценностей, забвение «святынь», «начал и концов», закрытость «звездной» сферы иномирного и т. п. В такое понимание «нервной эпохи», идентифицируемой как «железный век», легко вписывается образность еврейских «неврастенических» критиков, «нигилистических» иронистов, вредоносных агентов «цивилизационного процесса», тотально отчужденных от «неторопливого» искусства с его «мирами иными», неспособных к творчеству и вносящих в культуру лишь вульгарность и «пошлость»[252].

Контекст «Искусства и газеты», где соотнесенная с еврейством «суетливая» «неврастеническая» «цивилизация» подается как ритмический сбой (ср. «задыхающиеся ритмы»)[253], а искусство – как «неторопливое» и «ритмичное», заставляет вспомнить о таком важном репрезентанте креативности, как «ритм», точнее говоря, о бытовавшем в кругу «Мусагета» представлении о «ритмичности» как творческом даре, которым наделен ариец и которого лишен нетворческий семит [Svetlikova 2013: 167-171], что, с блоковской точки зрения, неразрывно связавшей «ритмичность», «замедленность» и «культуру»[254], было вполне логичным. Эти дихотомии заставляют вспомнить о «Крушении гуманизма», где черты, характерные для «агентов» «цивилизационного процесса», оказываются конститутивными для «цивилизации» XIX века, которая подается как утратившая «ритм», как «нетворческая» и «неартистическая». Противопоставляя «цивилизации» вагнеровского «человека-артиста», Блок имплицитно описывает ее как «еврейскую», как бы продолжая линию, начатую в «Искусстве и газете»[255].

В «Крушении гуманизма» Блок интерпретирует генезис «цивилизации» как то рассогласование «музыки» (ноуменального, иномирного и т. п.) и европейского общества, которым, с его точки зрения, был отмечен XIX век (см. гл. «Спасение природы»). Нетворческое состояние, которое характеризует «цивилизацию» и с которым антитетически соотнесен «артист», означает пребывание исключительно в феноменальном, посюстороннем, «календарном» времени «прогресса», в «ничего не говорящем о мире мелькании исторических дней и годов» [Блок 6, 102]. Глухота к «мирам иным», к «музыкальной», «нечислимой», нефеноменальной темпоральности превращает современного «цивилизованного» европейца в «обывателя», не позволяет ему увидеть те исторические сдвиги, которые видит лишь тот, кто, подобно «римскому большевику» Катилине или великому художнику, живет в ином, «музыкальном» времени, чувствует присутствие иномирной инстанции в историческом процессе.

С нетворческим состоянием, с глухотой к подлинной истории (resp. с «обывательской» жизнью в «календарном» времени) соотнесена и другая важная особенность «цивилизации» – описанная выше ее отчужденность от «природы». Начиная со статей 1900-х годов («Стихия и культура», «Народ и интеллигенция», «Горький о Мессине») Блок понимает «природу» прежде всего как «народную стихию». По мысли Блока, специфическим для ситуации XIX века оказывается выход на историческую сцену нового действующего лица, народных масс. «Поверившая» «календарной», феноменальной темпоральности «цивилизация», под которой Блок понимает то социокультурные воплощения «модерности», то позитивистски и материалистически ориентированные течения русской мысли XIX столетия («тушинцев», «либералов», «интеллигенцию» и пр.), предстает в текстах поэта «глухой» к пробуждению «природы» – к грандиозным историческим сдвигам. Только революционер и художник, причастные иномирному «музыкальному» времени, слышат надвигающиеся исторические катаклизмы (неизменно описываемые Блоком как «стихийные бедствия»), сохраняют связь с пробуждающимся для исторического действия «народом» – «природой», поскольку время истории, как уже отмечалось, мыслится Блоком как нефеноменальное, некалендарное. Соответственно лишь тот, кто сохранил контакт с «духом музыки», кто в состоянии выйти за рамки «календарного» времени, способен увидеть в том или ином событии его подлинный смысл, отличить судьбоносное и «музыкальное» от еще одного бессмысленного происшествия феноменального времени «цивилизации»