Моя собака любит джаз - [15]

Автандил Кубанишвили пожал руку папе. Потом он пожал руку мне.

— А это вам, — и он протянул маме пакет, ну, такой темно-зеленый, который, когда пассажирам плохо, выдают стюардессы в самолете. НО ЭТОТ ПАКЕТ БЫЛ ПОЛОН ЧЕРЕШНИ! Утром он вошел ко мне, свежий, утренний. Белые зубы, черная грудь, голубая майка с пристроченным ценником на плече. Загар очерчивал другие майки, — видно, совсем новую надел Автандил Эльбрусович майку в Москву! Длинные волосы были зачесаны зеленой гребенкой с пупочками. На черных брюках в серую полоску сиял оранжевый ремень.

— Все спишь, Андрюха?! — сказал он. — А я уже лудил, занимался жестяными работами. Возродил тарелку, которая тут у нас была крышкой от помойки, а теперь будет блюдом на торжественных обедах. Давайте вставать!.. — постучал он в комнату к родителям. — Позавтракаем, сыграем в шахматы, нарисуем картину…

— КАКУЮ КАРТИНУ??? — послышался из-за двери голос мамы.

— «Весна пришла»! — ответил Автандил Эльбрусович. — Или «Утро в горах»…

Я спросил:

— А что, вашего папу звали Эльбрус?

— Что значит «звали»? — воскликнул Автандил. — Эльбрус Кубанишвили — живой, всеми уважаемый торговец шнурками в Кутаиси. Неделю назад в районном конкурсе на самые голубые глаза он занял первое место!

Мой папа Миша, тоже в майке, прошествовал на кухню и вскричал:

— Люся! Автандил Эльбрусович приготовил завтрак!

Это была ни с чем не сравнимая яичница с двойным перевертышем. Он как почувствовал, что я не люблю жидкие желтки. Когда я гляжу на жидкий желток, мне кажется, он выпустит ножки и поползет.

— Однажды я в море потерял штаны, — рассказывал Автандил Эльбрусович, намазывая маслом хлеб всем по очереди. — У меня мощность прыжка очень большая. И очень большие купальные штаны. Представляете, — говорит, — как человек может испугаться, если мои штаны обовьются у него вокруг ноги!..

Тут мы заметили, что очень покраснел чайник. Папа хотел налить, но из носика посыпался один только пепел.

— Урон хозяйству какой! — сердито сказал папа. — Кто ж ставит на плиту пустой чайник?

— А вы живете у моря? — спрашивает мама.

В мамином голосе я уловил, что она не прочь была бы нанести Автандилу ответный визит — летом, на каникулы, со всеми нами.

— Да, — сказал Автандил Эльбрусович. — Всего в двух шагах от моря у меня есть маленький дом, очень большой.

— Ас кем вы живете, с семьей? — допытывалась мама.

— С орлом, — ответил Автандил.

И рассказал, что он у себя дома развел ужей — от мышей. Ужи быстро плодятся, и не успел он глазом моргнуть, как дом закишел ужами. Тогда он купил орла. Случайно. В ресторане у пожарных.

— О, с каким кровожадным клекотом кидался он за моим спаниелем! Раскинув крылья больше, чем у меня руки!.. — и Автандил Эльбрусович раскинул руки, похожие на крылья какой-то черной косолапой птицы.

— У вас и спаниель есть? — спрашивает папа.

— Два! — заявил Автандил. — Херольд Первый и Херольд Второй.

— А где спит орел? — поинтересовалась мама.

— Я ему полочку сколотил. В форме буквы «Т». Он на нее сядет и сидит. Правда, иной раз пуляет.

— Как пуляет? — удивилась мама.

— Хвост поднимет и пуляет, — просто объяснил Автандил Эльбрусович. — На расстоянии семи метров попадал. В стене вмятину делал. И ЧУТЬ ЧЕЛОВЕКА НЕ УБИЛ. Я нес его на плече, а он…

— Давайте переменим тему разговора, — попросила мама.

— Хорошо, — согласился Автандил. — ОДНА МОЯ ПОДРУГА ПОЕХАЛА НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК ЛОВИТЬ КРАБОВ…

Его оранжевый ремень становился все оранжевей. А зеленый гребень в волосах — зеленей. Весь Автандил Эльбрусович на глазах разгорался, прямо как заря.

— Матросы, — продолжал он, — вытаскивали крабов из сетей. И она тоже с ними, МОЯ ПОДРУГА.

Дикое веселье поднималось во мне, хотя — чуяло мое сердце — ничем хорошим эта история с ПОДРУГОЙ не кончится. Зловещая пауза подтверждала мои подозрения.

— Она взяла краба, — сказал Автандил, — бросила, НО НЕ ТАК, КАК НАДО. И МАТРОСУ ОДНОМУ КРАБ КЛЕШНЕЙ НОС ОТХВАТИЛ.

— Совсем? — мама чуть в обморок не упала.

— Напрочь, — махнул рукой Автандил.

Мама упала в обморок. А папа забеспокоился и спросил:

— Что это за грохот?

Когда все утряслось, они с Автандилом Эльбрусовичем сели играть в шахматы.

Автандил Эльбрусович очень жульничал. Папа рассердился. Но потом смягчился, потому что Автандил Эльбрусович сказал:

— Благодаря моему дедушке (у меня есть с собой его фотография) Батуми был освобожден от турок.

И тут он увидел гитару.

— Андрюха! — вскричал он. — Сыграй, а? Мою любимую!.. — Он обнял меня за плечо, прикрыл глаза и улыбнулся. — МОЙ ДРУГ научил меня ей! — и он запел, сбросив тапочки, с ногами забравшись на стул:

Мы все-е ухо-одим понемно-огу. В ту страну-у, где тишь и благодать!..

Он сидел на стуле, как орел на Эвересте. Глаза блестят, взор вперен в облака. Мама смотрела на него боязливо: не устремится ли этот орел ввысь, не раскокошит ли окно?

— «МЫ ВСЕ-Е-Е УХО-ОДИМ ПОНЕЕМНО-ОГУ, — с чувством подхватил папа, так же раздувая ноздри и безумно улыбаясь, как Автандил, — В ТУ СТРА-АНУ, ГДЕ ТИШЬ И БЛАГОДАТЬ!!!»

Я прямо зашелся от таких чудесных слов. Я бешено ударил по струнам. А Кит взревел.

— Так не пойдет, — сказал Автандил Эльбрусович.

— Вы меня заглушаете. И вообще, что у тебя за инструмент?