Моя собака любит джаз - [14]

«Шмакозявки»…

Шмакозявки удалые!

Шмакозявки полевые!

Шмакозявки, ройте норки,

Шмакозявки, жуйте корки!..

Хотите еще? Мне это нетрудно…

— Ой, не надо! — говорил Владимир Иосифович.

— А можно, я уйду сегодня пораньше?

— У тебя что, очень важное дело?

— Да.

— Какое?

— Пока еще не знаю.

— У меня такое чувство, — говорил Владимир Иосифович, — как будто я тащу из болота бегемота. Это уму непостижимо, — говорил он, — что существуют люди, которым неинтересно правописание безударных гласных!..

А у меня зуб начал сильно расти! То там был признак застоя, а теперь он стал сильно расти! И я прямо чувствую, как у меня волосы на голове растут! Почему человек все время должен быть в брюках или стоять на двух ногах?!!

— Ты весь ушел в себя, — тряс меня за плечо Владимир Иосифович. — Сам процесс вычисления стал для тебя тайной. Проверь, как ты написал слово «тетя»!

— «Цеца»…

— Ты очень невнимательный! — говорил Владимир Иосифович.

А сам даже не заметил, что у него прямо перед окном вбили в землю щит «Уязвимые места танка». Там был изображен танк в разрезе в натуральную величину и стрелочками указаны его слабые места.

Мы сидели у раскрытого окна, и я спросил:

— Отгадайте, что у вас нового?

— Где?

— Во дворе.

— Ничего, — ответил Владимир Иосифович. И мы, как обычно, отправились на кухню поесть бутербродов с приправой.

Это были редкие минуты, когда мы полностью понимали друг друга.

Только за едой я не засыпал, когда его видел. А он не предлагал мне пересмотреть всю мою жизнь для того чтобы выучить таблицу умножения.

Мы молча жевали приправу, принюхиваясь к южным травам, тоскуя о море, и, как говорится, «всеми фибрами своего чемодана» оба ощущали, как хорошо иной раз полодырничать.

Вдруг я заметил, что наша приправа уже не оранжевая, а серая, и поделился с Владимиром Иосифовичем своим наблюдением.

— Видно, она отсырела, — сказал он и высыпал ее на стол посушить.

А она как пошла расползаться! Он ее — в кучку, в кучку! А она — вж-ж-ж! — во все стороны. Я кричу:

— Владимир Иосифович, у вас есть микроскоп?

Он говорит:

— Нету.

— Как это в доме, — кричу я ему, — не иметь микроскопа?!

— Зачем он мне? — спрашивает.

Вместо ответа я вынул из кармана лупу — у меня ключи от квартиры и от почтового ящика прикреплены к лупе — и взглянул на приправу.

Это была кишащая масса каких-то невиданных прозрачных существ. Причем у каждого — пара клешней, шесть пар ног — волосатых — и усы!!!

— Мамочки родные… — сказал Владимир Иосифович. — Мамочки мои родные!..

С ним просто ужас что творилось. Жизнь микромира поразила его в самое сердце. Он стоял, вытаращив глаза с белыми ресницами, растерянный, как танк в разрезе…

— Андрей! — сказал он, когда я пришел к нему в следующий раз.

Он лежал на полу, такой задумчивый, в одних трусах.

— Что ты мне посоветуешь вначале купить — микроскоп или телескоп?..

Он разучил мою последнюю песню «Стучат пружины за окном, чаек попахивает салом» и распевал ее с утра пораньше, устроившись на подоконнике и свесив ноги во двор.

Когда я уходил, он говорил мне:

— В другой раз не опаздывай, Андрюха! Если я уж жду тебя, так уж жду!!!

А как-то однажды он вдруг помрачнел и спросил:

— Андрей, мы не умрем?

— Нет, — ответил я, — никогда!

Больше я его не видел. Он оставил наши места. Случилось это так. Рано утром я забежал к нему перед школой, звонил-звонил — не открывает. А соседка выглянула и говорит:

— Нет его, не звони. Ушел наш Иосич.

— Как ушел? — спрашиваю.

— Босиком. И с котомкой.

— Куда?

— По Руси.

Дул настоящий такой весенний ветер. Я бегом в школу. А там на доске прикноплен плакат: «Граждане! В вашем классе учится удивительный мальчик. Он «ча-ща» пишет через «я». Другого такого замечательного в целом мире не найти! Давайте все брать с него пример!» И подпись: «В. И. Лепин».

В тот день я выучил всю таблицу умножения. До позднего вечера я, как зверь, умножал и делил многозначные числа. Я целую тетрадь исписал словами: «час», «чаща», «площадь», «щастье»!..

Я получил все-все тройки и с блеском перешел в четвертый класс.

— Только не надо меня поздравлять, — говорил я своим. — Не надо, не надо, подумаешь, какое дело…

Но они поздравляли, обнимались, плакали и смеялись, пели и дарили подарки. Жалко, Владимир Иосифович не видел меня в этот торжественный момент!

А что я мог дать ему, кроме того, чтобы позвать в дали?

Путник запоздалый

Я сидел в шкафу — прятался от молний. Я боюсь молний. А тут как раз гроза. Сперва короткие вспышки. Грома не слышно. Потом как бревна покатились: «Бу-бух! Бах! Тр-рах!» Ветер, дождь!..

Вдруг звонок в дверь — длинный, громкий, так обычно звонят дети или милиционеры. Все пошли открывать: мама, папа, я выбрался из шкафа, такса Кит…

Глядим: чужой дядька во всем мокром — хоть выжми! И говорит:

— Я путник запоздалый. На улице непогода. Пустите переночевать.

Папа смутился, мама насупилась, я остолбенел. Один наш свирепый Кит встретил путника как родного.

— Меня зовут Автандил Эльбрусович, — сказал путник запоздалый, — фамилия Кубанишвили. Ночь застала меня в пути.

— Очень рад, — сказал папа как мог приветливо. — Снимайте свой плащ и шляпу и пойдемте пить чай. Надеюсь, вам у нас понравится.