Мой век - [14]

Перед окончанием учений я зашел домой. Повидался только с матерью. Бабушка пасла где-то единственную корову, оставшуюся после организации в селе колхоза. Братья Михаил, Петр и Дмитрий ушли на сенокос, которому, несмотря на то что наступил уже август, не видно было конца. Катя и Алексей играли с соседскими ребятишками на улице. Отца не было дома с осени прошлого года, стекольничал в городе, даром работать в колхозе не хотел.

Мать согрела самовар. Сели пить чай. А она все вздыхала, жаловалась:

— Такая тоска. Рожь, гляди, поспела. Жать бы, руки просятся, а я на поле не хожу. Глаза не глядят на чужое поле. Не могу!

Я промолчал — не нашелся, что сказать.

Не давали покоя печальные мысли. Было чувство неуверенности, безысходности. Казалось: всё, что кругом, рядом — кончается, уходит — и эта комната с темной иконой в большом углу, и белая печь в пол-избы, такая всегда теплая, и пахучая, вечнозеленая герань на маленьких окошках, и береза над колодцем во дворе, и мягкий песок под окном. Всё уходит, навсегда. Прощай, родная сторонка!

Вот так я побывал в родительском доме последний раз.

В 1931 году семья перебралась в Петрозаводск. Дом в Деревянном купил сельсовет. Новые жильцы сожгли его в том же году — не свой, не жалко.

Вернулись с учений — новая неожиданность: нас повезли на экскурсию в Ленинград. Там было несколько дней райской жизни: разместили в роскошной, по нашим скромным запросам, гостинице, сладко кормили в ресторане. Век бы так блаженствовать! Нам отпустили на это неполную неделю. Вернулись домой — приглашают в техникум на собрание. И какой почет: нас уже ожидают представитель обкома партии, сам управляющий трестом «Кареллес», директор техникума. Представитель обкома сказал, что принято решение о досрочном выпуске нашего курса.

— Да разве же так можно? — воскликнул, кажется, Кутасов.

— Можно, товарищ, — строго подчеркнул представитель обкома, помолчал, еще более строго добавил: — Потому что нужно!

Что мы могли теперь сделать? Ничего. Получили в отделе кадров «Кареллеса» направления на работу, дорожные, суточные и разъехались. Меня и уссунского паренька Сашку Яковлева послали в Ругозерский леспромхоз.

В лесах ругозерских

Холодным и промозглым ноябрьским вечером мрачный извозчик, всю дорогу поносивший свою якобы ленивую лошаденку, доставил нас на вокзал. Кое-как втянулись, а точнее, втиснулись в бесплацкартный вагон. Всю ночь проговорили, сидя на своих фанерных чемоданах. Утром выскочили из вагона на станции Кочкома, откуда по тракту, недавно построенному заключенными УСЛАГа, можно было проехать в Ругозеро. Стали искать транспорт. Первый же встречный безнадежно махнул рукой:

— Какой уж тут транспорт!

Сашка верно сообразил: леспромхоз обязательно имеет на станции склад. Без труда разыскали его. У широко раскрытых ворот склада стояла полуторка. Ее загружали конской сбруей — хомутами, шлеями, седелками, уздечками. У машины крутился разбитной мужичок в коротенькой тужурочке, густо измазанной горючим и смазочным. Слегка пьяненький. Отрекомендовался:

— Водитель Аристарх Ветер. Чем могу служить?

Мы сказали. Закуражился:

— Куда вас? Еще ограбите.

— Что, что ты сказал? — угрожающе спросил Яковлев и шагнул в сторону Аристарха. Тот отступил за машину, оттуда послышалось:

— Куда ты прешь? Или шуток не понимаешь? Кто вы такие? Молодые специалисты? Так бы сразу и отрекомендовались. Будущее индустриализации страны. Понимаю значение. Залезайте в кузов.

И мы поехали — полетели, понеслись! Аристарх бешено гнал расхрястанную полуторку, ее бросало из стороны в сторону, на каждом бугорке трясло так, что, казалось, вот-вот она разлетится вдребезги. Хомуты и седелки прыгали друг на друга, но больше всего на нас. До сих пор не понимаю, как мы тогда уцелели. Полуторка вплотную подкатилась к конторе леспромхоза, уткнулась колесами в нижнюю ступеньку крыльца.

Мы поднялись на второй этаж, секретарша — пожилая учтивая женщина — сказала, что товарищ Пейппо на месте, и показала кабинет директора. Навстречу нам поднялся высокий грузный человек в темном костюме, белой рубашке с галстуком; лицо у него было нежное, с оттенком румянца, глаза чуть выпуклые, строгие. Хрипловатым голосом предложил сесть. Мы подали бумаги. Взглянул на них, недовольно поморщился:

— Вы техники-лесоводы. Нам нужны техники-лесозаготовители. Вы согласны заготовлять лес?

Сашка почему-то ни к селу ни к городу сболтнул:

— Мы на всё согласны.

Пейппо вспылил.

— На всё соглашаться не надо. Я вас спрашиваю, согласны ли вы заниматься именно лесозаготовками?

— Согласны, согласны, — сказал я.

Меня назначили техноруком по лесозаготовкам в Андроновогорский учлеспромхоз, Яковлева — в Кимасозерский.

На другой день мы расстались и больше не встречались. Жизнь развела нас в разные стороны.

У Яковлева сразу что-то не заладилось в Кимасозеро. Техноруком его не назначили, согласился стать бухгалтером. Рассказывают, быстро наладил счетное дело. Откуда-то на лесопункте стало известно, что Александр — выходец из зажиточной семьи. Разумеется, сразу же нашелся доброжелатель, пославший кляузу в район. Яковлеву намекнули, что ему не положено жить в пограничной полосе. Он уехал, и след его затерялся.