Моряк из Гибралтара - [31]

— А сколько продолжалось?

— Несколько лет.

— А почему он подавал сигналы бедствия?

Она заговорила голосом рассказчика:

— Он бежал из Иностранного легиона за три дня до того. Пробыв там три года и поняв, что ему ни за что не выдержать оставшиеся два года, он бежал на шлюпке, которую ему удалось украсть.

В ее голосе звучала теплота. Воспоминание о нем вызывало в душе этой женщины неиссякаемую нежность.

— Зачем он поступил в Иностранный легион?

— Его разыскивали,— ответила она просто и как-то обыденно,— за убийство.

Я не слишком удивился.

— Вам, должно быть, очень нравятся люди, подающие сигналы бедствия?

Она отстранилась, испытующе посмотрев на меня. Я выдержал ее взгляд. Я привык теперь даже к ее красоте.

— О нет! — сказала она, пожалуй, чуть смущенно.— Не только.

— Я никогда никого не убивал.

— Это не так-то легко,— улыбаясь заметила она,— но всякое может случиться…

— Но сегодня вечером вряд ли мне представится такой случай. Хотя, нет, в восьмилетием возрасте я убил из карабина голубя. И это все.

Она от души рассмеялась. Как же она была хороша!

— Как вы прекрасны!

Она улыбнулась, ничего не ответив.

— И вы взяли его на борт,— продолжил я,— и стали его кормить? Я уверен, что он почти умирал от жажды и голода, нет?

— Каждый может убить,— сказала она.

— В общем, идеальная история с терпящим бедствие,— резюмировал я.

— Если вам так хочется, пусть будет идеальная история с терпящим бедствие.— И, немного помолчав, спросила: — Можно узнать, чем вы занимаетесь?

— Министерство по делам колоний, служба регистрации актов гражданского состояния. Я снимаю копии со свидетельств о браке, рождении, смерти. После каждого акта о смерти я мою руки. Зимой от этого у меня бывают трещины на руках.— Она засмеялась, приблизив свое лицо к моему.— В конце года делают статистический обзор числа запрашиваемых актов о рождении и проводят сравнительный анализ. Результаты оказываются довольно интересными. Сколько запрашивали в этом году, а сколько в том…

Если она засмеется, подумал я, она останется еще на один день. Она засмеялась. Я продолжал:

— Эти статистические сведения вывешивались в конторе. Не знаю, может быть, находились люди, которых они интересовали.

— Но их всегда запрашивали или бывали годы, когда этого не происходило?

— Никому так и не удалось раскрыть эту тайну. Правда, лично я заметил, что в високосные годы запрашивают чаще копии актов о рождении. Я даже сделал доклад на эту тему, но он никому не понадобился.

Я сильнее прижал ее к себе, мне не хотелось разговаривать.

— Почему вы говорите об этом как о своем прошлом? Вы ведь в отпуске?

— Более чем.

Тем временем народу поприбавилось и танцы достигли своего апогея. Даже в проходах между столиками теснились танцующие, но никто не жаловался. Оркестр играл из рук вон плохо.

— Как? Вы бросили работу?

Очевидно, она что-то поняла, чего-то не поняла, но, во всяком случае, старалась разобраться.

— Поставьте себя на мое место,— сказал я. — Я больше не мог делать эти копии, просто не мог. У меня даже нет собственного почерка.

— Когда вы бросили работу?

— Чтобы быть точным, сегодня утром во время завтрака. Еще точнее — когда подали сыр.

Она не смеялась. Я сильно прижал ее к себе.

— О! — произнесла она,— я не знала…

— Вам же нравятся люди, терпящие бедствие, разве не так?

— Почему бы нет…

Танец закончился. Но оркестр несколько раз играл одну и ту же мелодию, и мы танцевали долго.

— Мне так нравится здесь,— с этими словами к нам подскочила раскрасневшаяся Карла,— но я хочу пить. Лимонаду.

— Надо сходить за ним,— сказала она.

— Я схожу,— с готовностью согласился я.— Два коньяка для нас?

— Как хотите. Уже поздно.

Народу было столько, что мне с трудом удалось пробиться к бару. Я выпил один коньяк у стойки и два принес на столик вместе со стаканом лимонада. Карла буквально опрокинула его в себя и ушла танцевать. Мы выпили по коньяку и тоже пошли танцевать.

— Вы, действительно, любите танцевать? — спросила она.

— Да уж, просто не могу пропустить ни одного танца.

— Эоло отпустил ее только на один час,— сказала она, понизив голос,— а мы здесь уже больше часа.

— Нет, часа еще не прошло.

— Через час за мной должен прийти катер.

— Ну вот видите, нужно еще чуть-чуть подождать. Будем танцевать.

Мой голос дрожал, но не от страха. Я поцеловал ее волосы.

— Расскажите мне,— попросил я,— о моряке из Гибралтара.

— Потом, что за навязчивая идея…

— Я немного пьян.— Она натужно засмеялась. Ей надоело танцевать в таких условиях.— Я считаю, что Италия прекрасна.

Мы помолчали. Я снова вспомнил о Жаклин и опять увидел поезд, в котором была страшная жара, а он все мчался и мчался в ночи. Он несколько раз вставал перед моими глазами, и мне никак не удавалось избавиться от этого образа. Я немного ослабил объятия. Она посмотрела на меня.

— Не надо думать о ней,— сказала она.

— Сейчас очень жарко в поездах, я думал об этом.

— Она была очень разгневана утром, во время завтрака.

— Должно быть, я заставил ее страдать в это утро.

— Она поняла, почему вы покинули ее? — немного помолчав, спросила она.

— Ничего она не поняла. Наверное, я плохо объяснил ей.

— Не надо больше думать об этом. Правда, мне кажется, не надо больше думать об этом.