Моряк из Гибралтара - [12]
В нашу последнюю ночь во Флоренции, на пятую ночь жары, разразилась гроза. С девяти вечера до полуночи в городе дул горячий ветер, сверкали зигзагообразные, ослепительные молнии и мгновенно вслед за ними раздавались оглушительные громовые удары. Улицы опустели. Кафе закрылись. Но дождя все не было. Некоторые уже отчаялись и потеряли всякую надежду на него.
Но дождь пошел в полночь, он примчался со скоростью курьерского поезда. Я не спал, я ждал его. Как только он начался, я встал и подошел к окну.
Потопный ливень невероятной силы обрушился на всю Тоскану и на умерших от жары рыб. Я видел, как на другой стороне улицы, а потом и повсюду зажигались окна. Люди просыпались, чтобы увидеть долгожданный, животворный дождь. Жаклин тоже проснулась и встала рядом со мной у окна. Но ее не волновал дождь.
— Теперь станет прохладнее,— проговорила она тихо,— может быть, останемся во Флоренции?
Тогда я сказал ей то, чего не говорил в кафе:
— Я должен поехать в Рокку.
— Не понимаю,— помолчав, заметила она.
— Я еще сам не совсем понимаю почему,— сказал я,— но когда попаду туда, то пойму и скажу тебе.
— Ты уверен, что поймешь, когда попадешь туда?
— Уверен,— ответил я.
— У тебя всегда странные идеи,— она попыталась улыбнуться,— а я постоянно следую за тобой.
— Ты очень любезна.
Она ничего не ответила. Она еще немного постояла у окна, а потом внезапно, будто зрелище дождя стало для нее непереносимо, метнулась к постели. А я продолжал стоять у окна. Она позвала меня:
— Иди ложись.
Я не ответил и продолжал стоять, словно не слышал. Вот уже много дней я не прикасался к ней. Сначала из-за жары, но потом после случая в музее понял, что должен беречь силы для будущего, к которому внутренне готовился.
— Ну иди же, ложись,— чуть более нетерпеливо позвала она.
— Я смотрю на дождь.
— И долго ты собираешься смотреть на него?
— Не знаю, но хочется еще посмотреть.
Больше она не обращалась ко мне. Может, она начала переживать.
Из глубины ночи поднялась забытая свежесть, и люди после длительного отчаяния, удивляясь, чувствовали, что способны радоваться жизни.
Я еще долго стоял у окна. Думал о ней, а затем о Рокке. Я думал о реке, видел себя в ее прохладной глубине. Вокруг меня плавали стаи рыб. Дни все время стояли пасмурные. Был четверг. Он собирался приехать в Рокку в субботу, через два дня. Еще очень долго.
Если бы он находился во Флоренции, мы гуляли бы с ним под дождем. Рядом с вокзалом много кафе, открытых всю ночь. Мне сказал об этом официант из кафе, где я провел почти все дни во Флоренции.
Мы бы выпили, поболтали. Но он был далеко. Надо дождаться среды. Набраться терпения. Я долго стоял у окна, так долго, как, наверное, никогда в жизни. Я курил, думал о реке и о нем, в первый раз с чувством необыкновенной легкости представив, что уже уволился из министерства.
Но попасть в Рокку оказалось не так-то просто. Сначала надо было поездом доехать до Сарцаны, а оттуда добраться автобусом. Первая часть путешествия была очень тяжелой. Жара уже спала, но в поезде стояла ужасающая духота. Жаклин удалось сесть через час после отъезда из Флоренции. Но я всю дорогу проторчал у двери тамбура. Все время мы ехали порознь.
В Сарцану мы прибыли в пять часов вечера. Автобус отправлялся только в семь. Я пошел гулять по городу, Жаклин молча сопровождала меня. На улице нам встречались в основном одни женщины. Мужчины работали на военном заводе в Ла-Специи и ко времени нашего приезда еще не закончили работу.
Сарцана — маленький городок с узкими улицами, почти лишенный зелени, с бедными домишками, открытыми настежь и сгруппированными таким образом, чтобы каждому досталось больше тени. Но всего в нескольких километрах от Сарцаны находилось море — это чувствовалось в воздухе,— и оно служило единственным неиссякаемым источником счастья для жителей городка в их далеко не легкой жизни.
Весь город мы обошли быстро, всего за полчаса. После этого я предложил Жаклин что-нибудь выпить в ожидании автобуса. Она согласилась. Я выбрал кафе на большой площади рядом с автобусной станцией и железнодорожным вокзалом.
Мы провели там целый час за кофе и пивом, по-прежнему в молчании. На залитой солнцем площади играли дети.
К половине седьмого на станцию пришел трамвай, заполненный мужчинами. Это был очень старый трамвай, ржавый от морского воздуха. Дети немедленно прекратили игры, из домов вышли женщины и стали смотреть на выходящих из трамвая мужчин. В течение получаса площадь оглашалась возгласами приветствий, криками, смехом и страшным грохотом трамвайных вагонов.
— У нас осталось всего четыре дня отпуска,— сказала Жаклин.
Она пожаловалась, что от трамвайного шума у нее разболелась голова. Достав из сумочки таблетку аспирина, она проглотила ее, запив водой.
Автобус пришел одновременно с еще одним трамваем. Как и трамвай, он весь проржавел от времени. Мы оказались единственными пассажирами на станции. От Ла-Специи несколько километров автобус шел по ровной, хорошей дороге, потом она круто пошла вверх, и с ее самой высокой точки мы увидели реку. Это была Магра. Дорога повернула к морю и стала уже и бугристее. Но это не имело значения. Она шла вдоль реки.
