Море в ладонях - [103]

Ему нужно было выиграть секунды, чтоб взять себя в руки и догадаться, откуда и что ей известно. И он твердо, почти с нажимом, спросил:

— В чем дело? Что за истерика?

— И он еще смеет меня допрашивать! Подумать только! — ей не хватало воздуха.

— Я не знаю этой женщины! — произнес с такой твердостью Ушаков, что не выдай себя минуту назад, Тамара Степановна поверила бы ему.

Но первый и трудный шаг к выяснению отношений был сделан. Теперь Тамара Степановна желала знать все или ничего. Она поняла: муж ведет себя хамски, и это ей позволяло вести себя точно так. Пока он окончательно не встал в позу оскорбленного и обиженного, она нанесла запрещенный удар:

— Я говорила с этой мерзавкой!.. — И тут, как это только пришло ей в голову, с уничтожающим презрением, добавила: — Она беременна от тебя!

Он ладонью смахнул со лба пот и, облегченно опустившись в кресло, рассмеялся смехом сатира:

— Сочиняй, сочиняй…

Она поняла, что в своих обвинениях зашла дальше, чем следовало, и оттого их объяснение утратило остроту. Минуту назад ее муж был жалок, напуган до смерти, теперь бесстыдно смеялся в глаза. Ее начинало знобить:

— Ну и что же, — сказала она уже тихо и оскорбленно, — я поеду в Солнечногорск, привезу ее сюда и устрою вам очную ставку. Посмотрим, что будешь тогда говорить! Ничтожество!

Зная характер жены, он понимал: она способна не на такое.

— Тамара! — он хотел ей сказать: давай во всем разберемся, не горячись…

— Виталий Сергеевич! Виталий Сергеевич! — покачав головой, она вздохнула. — До чего вы дошли… — голос ее звучал убийственно.

И прежде чем он успел ее остановить, Тамара Степановна удалилась в спальню. В двери щелкнул замок, чего никогда не бывало.

Тамара Степановна не плакала, нет, но мучительно, до боли в висках терзалась случившимся. Ее личная жизнь казалась ей образцом. Она считала, что всегда жила для других и тем самым изо дня в день приближалась к идеалу человека и гражданина. С утра до поздней ночи горела на комсомольской, потом на партийной работе. Правда, к ней это пришло после смерти первого мужа, погибшего на Хасане. Любовь к тому человеку была девичьей, обуявшей словно дурман… И не так то просто ей удалось забыться, найти в себе мужество думать о людях, не о себе.

А годы шли. Горюй, не горюй, но первую любовь не вернешь.

И вот поворот. Встретился ей Виталий — ответственный и порядочный человек. Под давлением его она внушила себе, что вдвоем будет лучше…

Как же теперь понимать, казалось бы, самого близ кого, нужного человека?!

Боль и раздумья терзали. Боль за утраченные иллюзии, раздумья над жизнью.

Так уж случилось, что от первого брака осталась одна без ребенка. С Ушаковым детей у них не было и не могло быть. Вначале это ее угнетало, как всякую женщину. Но она оказалась верной замужеству, смогла подавить в себе материнство ради верности человеку, с которым связала судьбу. Когда он однажды ей намекнул, что пора бы стать матерью, она, не желая его унизить, всю вину взяла на себя, сказала:

— Не сердись, дорогой, такая уж я неспособная…

Странно, но это даже не взволновало его, не покоробило, не обозлило. Возможно, все оттого, что те годы были тяжелыми. Люди гибли на фронте сотнями, тысячами. Но сотни и тысячи народились в годы войны. Она организовала шефство над детским домом, эвакуированным из Смоленщины. Могла бы взять в нем ребенка. Но уделить все внимание одному считала верхом несправедливости, понимала свой долг в заботах о многих…

Она лежала и думала, мучительно думала. У нее было полное право считать себя непогрешимой по отношению к мужу. Хуже всего, теперь стала жертвой этого человека. В каждой семье бывают раздоры и мелкие ссоры Но это все там, где пьют, где над сознанием властвуют низменные чувства, где у людей не хватает ума и культуры… А Ушаков? Чего ему не хватало? Он должен, обязан быть образцом супружества и семейной жизни. Слава богу, и она не глупа, в глазах общества и у нее есть заслуги. Как же он мог, человек, облеченный высоким доверием, требовать от других то, на что не способен сам. Искать причину разлада в себе — такое не укладывалось в уме Тамары Степановны.

Ей снова сделалось горько за все, горько до слез. Но она взяла себя в руки. Слабых сама не любила, не желала быть слабой и жалкой. Она сорвет маску ханжи с человека, которому верила двадцать пять лет. Все наболевшее выскажет там, где поставят его на место. Он собирался взлететь еще выше. Хватит! Пусть попробует удержаться в прежнем кресле…

И все же она решила, что доказательств, какие есть, недостаточно. Сделать очную ставку?.. Об этом сказала в порыве ярости. Но взглянуть на любовницу мужа, захватить ту врасплох, убедиться, что преступная связь между певичкой и мужем действительно существует, просто необходимо. Она появится внезапно, разоблачит обоих…

Были минуты, когда Тамара Степановна колебалась в своем намерении. Но чем больше думала о случившемся, тем сильней воспалялась желанием отомстить. Жены, как правило, узнают последние об измене мужей. А она не хотела быть жалким посмешищем. Лучше сама с оскорбленным достоинством обнажит Ушакова, чем будут ее жалеть, намекать, хихикать ей вслед.