Море в ладонях - [105]

Тамара Степановна побагровела, почти выкрикнула:

— Он не муж мне больше!

— И зря…

Ксения Петровна вздохнула, а Тамара Степановна поняла, что разговор их принял не то направление, что всем своим поведением и этой поездкой, и этим свиданием она не столько унизила женщину, сидевшую перед ней, сколько себя. И все же она утешилась тем, что узнала правду. Правду унизительную и жестокую. Лучше разом перерубить этот узел и поставить все точки над и, чем мучиться и страдать. «Имея дело с грязью, нельзя не замарать и рук!» — решила она и встала. Она посмотрела на Ксению Петровну, желая найти в ней нечто вульгарное, хищное, и не нашла. Где-то в фильме, кажется в итальянском, Тамара Степановна видела нечто подобное. Там неделю грешат, а получив отпущение, едва успев покинуть храм, идут на главный бульвар. И это никого не волнует, никого не возмущает. Ужасно…

— Благодарю за откровенность!

Тамара Степановна сделала шаг к двери и снова остановилась:

— Скажите, по-честному, а муж мой вам нравился как мужчина?

Ксения Петровна не торопилась с ответом, сперва неподдельно поморщилась, с горькой усмешкой о чем-то подумала, и только потом сказала:

— Успокойтесь. Не нравился. Другой по душе!

В первое мгновение эти слова резанули даже по самолюбию Тамару Степановну, но тут же она с облегчением подумала: «И правильно!» Она отчасти угадывала в разочарованной женщине свое теперешнее отношение к Ушакову. Ей даже подумалось, что было б неплохо обернуть Ксению Петровну против их общего недруга. Но этот ход унизил бы прежде всего ее, Тамару Степановну.

— Прощайте, — сочла возможным добавить она и вышла.

Казалось, Тамара Степановна дремала на заднем сидении, когда машина мчалась из Солнечногорска в Бирюсинск. Но в мыслях ее возник вдруг Воронин — предшественник Ершова. Знала она Воронина много лет. Он часто бывал у них в институте, читал отрывки из повестей и рассказы, выступал на литературных диспутах и даже, по просьбе ее, Тамары Степановны, негласно шефствовал над школой, где по окончании института она почти год работала пионервожатой.

Потом ее забрали в райком, вскоре выдвинули в горком… Им уже приходилось сталкиваться по ряду служебных вопросов. Она уважала этого человека за простоту и острый ум, доверяла как старшему товарищу, охотно советовалась.

И вот он однажды сказал:

— А знаете, мой милый друг, не испортит ли вас карьера, не засушит?

Она удивилась. Он пояснил:

— Я знал одну даму из так называемых руководящих. На первых порах она была милой, внимательной, деловой. Прошло года три, и ее обуяло собственное величие. Ей стало казаться, что каждое слово ее — это закон, директива. Даже, звоня на квартиру подруге, она начинала с фразы: кто говорит?! Очевидно, и дома вела себя, как в кабинете, — распоряжалась, командовала, давала указания. Все это убило женщину в женщине, сделало ее сухарем, чиновником. Зато, вкусив сладость власти, боясь возвратиться к своей прежней работе на производстве, она лезла из кожи, чтоб доказать начальству свою нужность, незаменимость. В конце концов ее не избрали в Советы. Да и семья, по-моему, у нее распалась…

Тамара Степановна испугалась:

— Неужели и я на нее похожа?

— Да нет, просто к слову пришлось, — успокоил он. — Хотя вижу, вам тоже нравится командовать.

Она покраснела, как первоклашка перед строгим учителем. Минуту назад сама в трубку кричала: директора мне! А директор театра имеет имя и отчество.

— Больше такого не будет! — заявила тогда Воронину. Сама же подумала: не вернуться ли в школу? И учитель не последнее лицо в государстве!

Сидя в машине, вспомнила о Воронине не случайно. Добрая память о том человеке жила до сих пор. В своем доме Тамара Степановна никогда не стремилась к командным постам, не собиралась свивать из мужа веревки… И к людям относилась всегда с должным вниманием, уважением, не ущемляла достоинства их. Правда, не все одинаковы. Один поймет с полуслова, второму нужно внушить… К счастью, она, как правило, не ошибалась в людях. В посторонних не ошибалась, а вот в человеке, с которым прожила столько лет, ошиблась.

По линии Общества советских женщин она собиралась днями лететь в Москву. Дел будет по горло, командировка непродолжительная. Но путь в ЦК для нее не закрыт…

Она возвратилась домой разбитая и усталая. Новая анонимка, отпечатанная на машинке, ожидала ее.

«Если вы сомневаетесь в первом моем письме, — писал тот же «доброжелатель», — то побывайте на прежней квартире Ксении Помяловской. Там живет сейчас небезызвестная вам Варвара Семеновна, бывшая машинистка вашего мужа. Случай с ней фельетона достоин…»

«Что ему надо еще! — возмутилась Тамара Степановна. — Должно быть, этот подлец просто так не оставит меня в покое!»

У нее сильно заныл больной зуб. Это первый и, дай бог, последний, пораженный дуплом. Она лечила его, поставила пломбу. Но залатанное целым не бывает, а вырвать зуб оказалось не так-то просто. Видимо, рвут их в отчаянии, когда в том один выход. Зуб можно пломбировать, а сердце нет. Оно самое ранимое, самое чувствительное…

Как ни пыталась себя успокоить, забыться, а все же пошла к Варваре Семеновне. Не пойти, словно не вырвать больной зуб. Лучше разом, в один день, и отмучиться…