Море в ладонях - [102]

Но вот ветер, как бы примяв облако к скале, разметал в клочья, и Юрка сразу увидел Байнур. Километрах в трех, со стороны Бадана на север спешил грузовой пароход. Нечего было и думать, что люди с него разглядят в складках обрывистых скал две затерявшиеся фигурки. В этих местах даже рыболовецкие лодки в путину — редкость. На чудеса совсем глупо надеяться. Он закрыл глаза и задумался. К холоду можно привыкнуть, только нельзя дрожать. Стоит сделать хотя бы малейшее движение, и сразу же ощущаешь холод. А так тянет в сон и даже становится вроде теплее. Только бы выключить мысли, и холод совсем не страшен. Юрка старался не думать совсем ни о чем, ни о чем…

— Эй ты!.. Эй!.. Долговязый…

Юрка повернул голову в сторону Склизкого.

— Все равно вместе сдохнем… Не будь скотиной, дай закурить.

Юрка показал Склизкому кукиш:

— А этого не желаешь?

— Ну гад, ну гад! — взвизгнул Склизкий. — Жаль, я тебя на верху не пришил.

На противоположной стороне Байнура, между тучей и горизонтом проглянул закатный луч солнца. С минуту, две поиграл на воде и угас. Юрка поднял голову. Стена отвесная, метров пятнадцать. Даже имея туристское снаряжение и помощь со стороны, трудно взобраться наверх. Используя шнур, он мог спуститься на несколько метров ниже, и только. Тогда Склизкий окажется в выгодном положении. Будет открыт и ход к отступлению…

Сумерки начинали сгущаться. Вчера в это время Юрка сидел у Тани… Дробова не было, сегодня наверняка придет. И с чего к Дробову он питал неприязнь? Вон Склизкий — это подонок из всех подонков. Час назад Юрка бы придушил его, не задумываясь. Теперь отпала в этом нужда. По крайней мере, не придется руки поганить. Вспомнив о вчерашней покупке — транзисторе, Юрка сунул руку б карман, погладил приемник, включил.

— …не с тобой, а с Наташкой в кино! — пропела громко певица.

Склизкий даже вскочил, обалдело вытаращил глаза.

А за окном то дождь, то снег,

И спать пора, но никак не уснуть.

Все тот же стук, все тот же смех,

И лишь тебя не хватает чуть-чуть.

Склизкий присел на корточки, оскалился зло:

— Ему все шутки, а тут хрен в желудке…

«Псих, нервишки слабоваты», — решил Юрка и вновь закурил.

Он старался ни о чем не думать. Не думать о тепле и ребятах, о Тане и Дробове, о стройке в тайге и об Одессе-маме. Если он станет думать о ласковом Черном море, то тут же не сможет не думать и о Байнуре… А про Одессу за месяц всего не расскажешь… Только подумай, и станет зябко и жалко себя. Кому нужны такие нежности? Пусть Склизкий скулит. Пусть даже небо в клетку ему теперь кажется раем.

— Гад, что наделал, гад! Ты и сам здесь замерзнешь, — не унимался Склизкий…

— Передаем сельский час! — объявил диктор.

«Потом последние известия, — подумал Юрка. — Сперва по родной стране, через пять, семь минут зарубежная хроника, в заключение спорт».

Юрка настроил приемник на другую станцию:

Мы парни бравые, бравые, бравые.

Но чтоб не сглазили подружки нас лукавые…

Юрка закрыл глаза и зримо представил сцену из «Небесного тихохода». В Крючкова и в Меркурьева он был влюблен. Любил Никулина и Вицина. С успехом им подражал в комедийных ролях. На сцене воистину перевоплощался. Не даром за длинный рост был прозван «патом», за балагурство и театральные данные — «артистом».

В театральное училище Юрку не взяли. Переборщил на приемной комиссии. Считал себя по меньшей мере без пяти минут Л. Утесовым. «Ну и бог с ним, с училищем», — решил он тогда. Армию отслужил и поехал на стройку — жизнь посмотреть, себя показать…

— Э-э-й, будь человеком, подкинь сигарету!

— А тешки кетовой не хочешь?

Юрка развернул бутерброд с балыком и стал старательно жевать. Балык таял и солонил во рту, хлеб никогда не казался еще таким вкусным. «Пива бы кружечку… Нет, ни о чем не думать… Только не думать…»

— Издеваешься, гад?! Издеваешься!..

Склизкий вскочил, замахнулся финкой. Юрка успел ладонью прикрыть глаза.

— А-а-а!.. — Донеслось уже снизу и следом глухой удар и грохот обрушившихся в море камней.

Юрка стиснул до боли виски. «Только не думать, только не думать».

Приемник звучал на полную громкость, но не мог заглушить биения сердца:

Мы выпьем раз, мы выпьем два

За наши славные дела…

Отождествление любви и красоты — Венера, как всегда первой появилась в синеющем небе. Попыталась заглянуть человеку в лицо. Но человек на скале был неподвижен, как изваяние. Внизу плескалось море. По склонам сопок молчаливо зябла тайга…

30

— Твоя шансонетка велела ей позвонить! — заявила Тамара Степановна мужу, как только вошел он в гостиную.

Виталий Сергеевич не успел сообразить, к чему этот сарказм, а в груди уже что-то оборвалось и ударило в ноги холодным ознобом. На протянутом клочке бумаги он увидел фамилию Ксении Петровны. Лицо его предательски запылало. Он по-глупому уставился на записку, словно мальчишка, захлопал глазами.

Какие-то доли секунды Тамара Степановна еще сомневалась в справедливости полученной анонимки, но чем дальше ее супруг не мог совладать с собой и чем больше она убеждалась в том, что он выдал себя с головой, тем желчней и злей становилось ее лицо.

— Какая гадость! — сказала она, вложив предельное отвращение в эти слова.