Море в ладонях - [100]

— Я принес тебе яблок и апельсинов, — сказал Дмитрий Александрович.

Таня горестно улыбнулась. Тумбочка и без того не вмещала компоты, конфеты, печенье, фрукты. Каждый день их приносят Юрка, Миша, Люда, ребята. Дробов привез осетра килограммов на пять. Сестра возмущается, но, по просьбе Тани, каждый вечер уносит полную сетку продуктов домой. У женщины четверо мальчишек. Чугун картошки поставь на стол — умнут.

— Завтра приду, — сказал Коренев, наклонясь над Таней, целуя ее в слегка приоткрытое бледно-матовое плечо.

— Спасибо, папа.

Коренев вышел в приемную, когда зазвонил телефон. Сестра, воспользовавшись присутствием надежного посетителя, убежала через дорогу взглянуть на своих «гвардейцев». Час уже был неприемный, и Коренев взял трубку. Голос Андрея узнал он сразу. Андрей звонил из Бадана, справлялся о Тане.

— Не нужно ли чего?

В первое мгновение чувство отцовства ревниво пошевелилось под сердцем Коренева, но тут же его заглушило другое — чувство гордости за Таниных товарищей…

— Завтра подъеду, Дмитрий Александрович, Тане привет!

Коренев приоткрыл дверь в палату:

— Андрей звонил, беспокоится, привет…

Улыбка тронула лицо дочери. Таня медленно закрыла и также медленно открыла глаза. Этим она поблагодарила отца и Андрея.

Коренев был уже на центральной улице, когда мимо промчался пустой самосвал. В кузове у кабины стоял Юрка. Он помахал рукой и что-то весело крикнул.

«Ну и дурной, — подумал вслед Юрке Коренев. — Куда шофер смотрит, вылетит человек на ходу».

Но Юрка «жал» на первом попавшемся самосвале не случайно. «Идеи» никогда не давали ему покоя. За Красным Яром всегда бывал самый сочный и крупный багульник. Его наломать можно с осени и заморозить. А в нужный момент принести несколько веток в дом, и багульник в тепле оживет. Проклюнутся почки, нальются свежестью листья, не успеешь и оглянуться, как ветки украсятся малиновыми звездочками, комнату наполнит аромат ранней весны.

Юрка ехал на Красный Яр, чтоб наломать вязанку багула. Он расставит десяток стеклянных банок по окнам и будет через день приносить Тане букет трепетных нежных цветов.

В семи километрах от Еловска Юрка дробно забарабанил по кабине. Самосвал остановился.

— Пока! — крикнул Юрка, перебрасывая свое легкое тело через борт. — Через час управлюсь. На обратном пути подберете.

Он крупным шагом направился по распадку в сторону Байнура. Первый снег слегка приосел, похрустывал корочкой, лишь на отдельных наметах нога угрузала по щиколотку. К пресному запаху снега примешивался запах горелого смолья. В старом заброшенном зимовье никто не жил уже много лет. С тех пор как сибирский шелкопряд уничтожил на этом месте кедрач, оно перестало привлекать человека. И все-таки дым валил из трубы зимовья.

— Наше вам с кисточкой, — вслух сказал Юрка. — Кого еще занесло сюда?

Но именно в поросль березняка и могло занести человека для заготовки метел. Здесь редкий кустарник гибок, подручен и крепок.

Юрка распахнул тяжелую лиственничную дверь и крикнул в полумрак:

— Привет хозяевам!

Из зимовья никто не отозвался. Юрка шагнул через порог, помедлил, пока глаза не привыкнут ко тьме, обшарил взглядом углы. Печка, видимо, не прогрелась, и потому во все щели валил густой дым. Юрка закашлялся, выбежал вон и, с яростью потерев кулаками глаза, осмотрелся. В этот момент из-за косогора появилась вихляющая фигура с охапкой хвороста. Не дойдя до Юрки шагов тридцати, человек обмер. Хворост медленно посыпался из его рук.

«Склизкий!» — резанула Юрку догадка.

Ноги сами пошли к тому, кого до безумия жаждал он встретить, хотя и не думал, что встретит здесь. Еще мгновение — и остатки хвороста выскользнули из рук Склизкого. Не спуская глаз с Юрки, шаг за шагом бандит отступал за кучу валежника. Юрка весь сжался, готовясь к прыжку. Еще шаг, и Юрка увидел в руке противника финку. Но никакой нож не мог уже остановить Юрку. Он надвигался, как страшный взъерошенный зверь, гонимый вперед чувством мщения. Шаг его был саженным, и, как не спешил увеличить расстояние Склизкий, оно сокращалось.

Юрка уже разглядел продолговатое землистого цвета лицо с запавшими щеками, маленькие, бегающие испуганно глаза… И чем отчетливее он видел кривые в злобном оскале зубы, тем скорее хотелось ударить в них кулаком. «Нож! — обожгла на мгновение мысль, но тут же он сказал себе: — Ерунда!» Он считал, что достаточно, две, три секунды, и он искалечит Склизкого на всю жизнь. А он его искалечит, если совеем не прибьет.

Склизкий споткнулся о камень, но изогнувшись ужом, повалился на локоть. Юрка успел сократить расстояние всего на несколько метров. Нет, Склизкого так не возьмешь, с проворством рыси он вскочил на ноги, и сразу же расстояние между ним и Юркой значительно увеличилось. Он был в легких ботинках, Юрка в кирзовых, не по ноге, сапогах. Склизкий бежал не к шоссе, куда путь был отрезан и даже не вдоль склона, а бежал вниз, к Байнуру. Возможно, не столько разум, сколько страх гнал его под гору, по более легкому пути. И все же Юрка с каждой секундой приближался к Склизкому. Его не душила одышка, а Склизкий уже задыхался. Впереди показались огромные валуны. Выше, сквозь оголенные макушки березок стал виден уже Байнур. Спуск пошел круче, уступами и террасами. Склизкий петлял меж валунов, как заяц меж пней в незнакомой вырубке. Страх придавал ему силы, страх гнал его прочь.