Mon cher ami, Александр... - [3]

— Да, Наталья Николаевна, — произнесла я и немного склонила голову, как это часто показывали в исторических фильмах. Сделать реверанс я не решалась. Жена Александра Сергеевича удивлённо подняла на меня свои глаза, после чего забыв о моем поведении занялась детьми, а я поднялась на второй этаж.

Проходя мимо кабинета поэта, подумала о пламенных рифмах Александра Сергеевича, поэтому руки сами потянулись к дверной ручке. Я зашла и увидела множество книг, бумаги, как исписанной, так и совершенно чистой, перья, чернильницу и пресс-папье. Здесь был особенный запах, искусство и творчество витали в воздухе, заставляя делать все более глубокие вдохи, забывая обо всех мирских трудностях и проблемах. Океан радости нахлынул на меня, и понёс по своим волнам, накрывая с головой. Я аккуратно приблизилась к рабочему столу поэта, взяв слегка дрожащими руками листок бумаги, на котором были некаллиграфическим почерком выведены строки стихотворения, которое я слышала лишь недавно. Русский язык изменился, и я это прекрасно знала, но моё подсознание понимало каждое слово, начиная с «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» и заканчивая «…и не оспаривай глупца». Я аккуратно положила листок бумаги на место, как мне на глаза попалось другое творение А.С. Пушкина. «История Пугачевского бунта» — прочла я название, которое почему-то было зачёркнуто тонкой линией. Я подумала, что это черновой вариант произведения, который не дошёл до наших дней. Протянула руку к книге, которая была похожа на блокнот, только толще раза в четыре, как в комнату вошёл сам хозяин сего произведения. Я резко отдёрнула протянутую руку и, сделав виноватые глаза, посмотрела на Александра Сергеевича.

— Китти, что ты делаешь в моем кабинете? Если я не ошибаюсь, то ты никогда не проявляла интерес к моему творчеству. Что заставило тебя поменять своё отношение? — спросил поэт, подходя к столу. Он был все так же радушен и улыбчив, хотя я заметила, с каким презрением он кинул какой-то клочок бумаги в ящик стола.

— Думаю, что в моем возрасте измена вкусам и предпочтениям вполне объяснима.

— Я вижу, что ты смотришь на мой труд про Емельяна Пугачева. Два года назад я опубликовал его, как «История Пугачевского бунта», правда, на этом настоял император. Но продолжаю дорабатывать его до романа, уже практически закончил, думаю, что в октябре появиться моя книга в печати.

— «Капитанская дочка»? — прошептала я, осмысливая слова поэта и соотнося их с сюжетом популярного произведения.

— «Капитанская дочка»? — повторил Александр Сергеевич, словно пробуя это словосочетание на вкус. — Неплохо звучит, надо поразмыслить над этим. Да и главная героиня… Подожди, Китти, ты это читала? — указал поэт на блокнот, мирно лежащий на столе.

— Нет-нет. Но хотелось бы взять, почитать, — быстро ответила я.

Александр Сергеевич некоторое время заинтересованно оглядывал меня, но, видимо, решив, что я и чтение его произведений — несовместимые вещи, отвёл взгляд и протянул мне блокнот.

— Работа ещё не закончена, но я был бы не прочь, если бы ты это прочла.

— Благодарю, я обязательно прочитаю этот роман, — улыбнулась я в ответ и взяла книгу обеими руками, словно великое сокровище.

— Да, это именно роман.

— Но что такое роман? — спросила я из-за огромного желания пообщаться с этим человеком. Казалось, что каждое его слово привносило радость в моё сердце, грело, как луч летнего солнца в зимние морозы.

— В наше время под словом «роман» разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании.

В моей памяти всплыло, что «Капитанская дочка» — это повесть. Но получается, что Александр Сергеевич хотел создать именно роман? Наверное, этот жанр больше подходит сюжету произведения, но из-за достаточно небольшого содержания ему присвоили звание «повесть».

— В тридцать третьем году я отправился путешествовать по Поволжью и Приуралью, чтобы лучше узнать о Пугачёвском восстании. Посетил Симбирскую, Самарскую, Оренбургскую губернии и многие другие города, что помогло мне осмотреть места сражений, расспросить жителей, записать интересные факты. Я остался очень довольным, что не напрасно посетил эту сторону.

В этот момент так хотелось закричать, что я именно из Самары, но вовремя прикусила язык. Я же не знаю, откуда «я» на самом деле, поэтому решила промолчать.

— Екатерина Андреевна, позвольте Вам напомнить, что к пяти часам Вы должны быть полностью готовы, — строго напомнила вошедшая Наталья Николаевна, которая всем своим видом говорила о неоспоримости своих слов. Она была одета в простое на сие времена кремовое платье, которое лишь подчёркивало бледность её кожи и большие выразительные глаза. Как бы я ни хотела поговорить с А.С. Пушкиным, не могла ослушаться свою тётю. Поэтому, выпрямив спину, покинула кабинет.

На моей голове соорудили какую-то причёску, завив волосы горячими щипцами. Моя шея затекла, пока одна девушка с очень ловкими пальчиками укладывала мои непослушные и жёсткие волосы во что-то грандиозное. И это даже несравнимо с тем, как мне было больно при надевании на меня корсета и дальнейшем его затягивании. Казалось, что мне не хватает воздуха. Да, при таком ограниченном поступлении кислорода было довольно легко упасть в обморок, чем, скорее всего, пользовались светские дамы при любом удобном случае. Голова немного закружилась, так как корсет затянули по максимуму, но я стойко держалась, пока на моё худое тело надевали тяжёлое платье персикового цвета, которое, надо сказать, прекрасно на мне смотрелось, хотя к причёске я не была столь же благосклонна.