Молнии в ночи [Авторский сборник] - [64]

— Денег-то!.. — растерянно сказал Алиджан. — И не сосчитать… — Нечего сказать, шикарное у отца было ложе! То-то он так за него цеплялся…

Жены Буриходжи оторопели при виде этого богатства, которое Буриходжа так тщательно ото всех скрывал. Вазирхон стояла бледная, как полотно, у Халнисы-хола потемнело в глазах, она села на землю, стала царапать себе лицо, всхлипывая и причитая:

— Ой-бой!.. Ограбил он меня, обездолил! Каждый год заставлял продавать алычу, урюк, яблоки, а деньги себе забирал… Потом продал половину моего сада, выручку тоже прикарманил. А мне за всю жизнь нового платья не купил! Ох, я, несчастная…

На шум прибежала соседка. Вместе с Вазирхон они собрали рассыпанные на земле пачки денег, снова запихнули их в матрац. Соседка бормотала:

— Говорят, крысы крадут зерно, тащат его в свои норы, там у них целые закрома! Вот и сосед, ровно крыса, складывал один к одному рубли да червонцы. В первый раз повстречала человека, спящего на деньгах!

— Верно, хола, — с презрением сказал Алиджан. — Он и есть крыса!..

Халниса-хола продолжала сидеть на земле с бессмысленно вытаращенными глазами. Она никак не могла взять в толк, что же происходит вокруг. Словно сквозь туман видела двор, людей, этот злополучный матрац…

Алиджан брезгливо взялся за угол матраца:

— Отнесем его в комнату. Пусть подавится своими деньгами! Нечестно нажитое добро никому еще не приносило счастья.

XXXVIII

Буриходжа, едва придя в себя, забеспокоился о своих деньгах. Когда к нему в больницу пришла Халниса-хола, он первым делом кинулся расспрашивать, куда подевали матрац. Халниса-хола, не желая волновать больного, отвела глаза, проворчала:

— Кому он нужен, ваш вонючий матрац! Этой рухляди на помойке место.

Буриходжа подскочил в постели, выпучил глаза, язык ему не повиновался. Халниса-хола поспешила его успокоить:

— Я затолкнула его в нишу.

Буриходжа облегченно вздохнул. Строго наказал жене:

— Гляди, никого к нему не подпускай! А то, и правда, выбросят. Рухлядь, рухлядь… Я к нему привык, — он даже хихикнул. — Оба мы старые… А старый друг лучше новых двух.

Спустя несколько дней после выздоровления Буриходжа заявился к Халнисе-хола. Увидев сидевшего на айване Алиджана, удивился:

— Ты что же не на работе?

— Я во вторую смену.

Буриходжа поздоровался с женой, занятой шитьем, подсел к Алиджану, тяжко вздохнул:

— Ох-хо, трудные наступили времена… Расходы — с дом, доходы — с песчинку.

— Туго, значит, с деньгами? — с иронией спросил Алиджан. — Совсем обеднели?

Буриходжа, не учуяв в его словах подвоха, покорно согласился:

— Туго, сынок, туго… Еле концы с концами свожу. Хоть ты бы помог…

Алиджан, словно наяву, увидел перед собой матрац, вспухший от денег, усмехнулся:

— Чем же я-то могу вам помочь?

У Буриходжи загорелись глаза:

— Нашел бы работу подоходней!..

— Меня и эта вполне устраивает.

— А ты не только о себе думай. Войди и в мое положение. Времена-то тяжелые…

— Тяжелые для тех, кто не работает и деньги добывает нечестным путем, — отрезал Алиджан.

Халниса-хола подняла от шитья голову, хотела что-то сказать, но только вздохнула. А Буриходжа, заметив, наконец, насмешку в словах пасынка, процедил сквозь зубы:

— О ком это ты говоришь?

— Вам лучше знать, о ком.

— Гляди, — пригрозил Буриходжа. — Бог накажет тебя за твою дерзость!

— Хватит вам о боге. И так уж превратили наш дом в мечеть.

Халниса-хола, наконец, не выдержала, вмешалась в спор:

— Сынок, как ты с отцом разговариваешь? Повелся, видно, с дурными людьми, совсем потерял уважение к старшим.

— Люди вокруг меня замечательные, — Алиджан кивнул на Буриходжу. — Не чета ему.

— А я, значит, для тебя уже плох? — Буриходжа попытался придать своему вопросу язвительность, но губы его дрожали от злости.

— Вы… — Алиджану припомнились слова брата. — Вы — рассадник невежества.

— Да как ты смеешь, болван! — взвизгнул Буриходжа.

— Верно. Был я болваном. Задурили вы мне голову. Спасибо добрым людям — глаза мне открыли. Я вижу: вам не уважение мое нужно, а мое жалованье!

— Да пропади пропадом твои деньги и ты вместе с ними!.. Видеть тебя больше не желаю, сын, проклятый отцом!

Алиджан поднялся, сверху вниз, с угрозой, посмотрел на Буриходжу:

— Вы прах моего отца не тревожьте! Он бы меня сейчас похвалил, а не проклял.

Буриходжа тоже вскочил. Он прыгал перед пасынком, как мышь перед великаном:

— Шайтан!.. Нечестивец!.. Безбожник!..

Алиджан улыбался, спокойно, насмешливо:

— Ну, еще покричите. Хоть из кожи вон вылезьте, а всякому невежеству скоро крышка. И бог вам не поможет!

Халниса-хола умоляюще простерла к нему руки:

— Сынок! Одумайся! Разве так говорят отец с сыном? Не дай бог, еще услышит кто-нибудь… Уступил бы отцу. Гнев-то плохой советчик, приходит гнев — уходит разум.

— Ладно, мама. Молчу.

Алиджан стоял напротив отчима крепкий, уверенный в себе. Буриходжа втянул голову в плечи…

XXXIX

Простоять семь часов подряд возле пышущей жаром печи — дело не легкое. Но Алиджан, стоило ему только приблизиться к печи и приступить к работе, чувствовал облегчение. Все его душевные тревоги словно перегорали в пламени, бьющемся в вагранке. Он напряженно следил за этим пламенем, и мысли его были заняты лишь работой. К концу смены Алиджан уставал так, что подгибались колени, ныло все тело… Он принимал душ, и простая эта процедура оказывала на него волшебное действие: он сам себе казался легким, как перышко. Когда он рассказал о своих ощущениях Андрею Андреевичу, тот внимательно на него посмотрел и с удовлетворением произнес: