Молнии в ночи [Авторский сборник] - [15]

Мирхайдар и Абдувахаб во всем шли навстречу старику. Чтобы не раздражать его, они часами молчали, возясь с зубочистками, и лишь когда он засыпал — переговаривались тихим шепотом. Мирхайдар попросил Байтевата передать домашним, чтобы они принесли немного тутовых ягод: гончар знал, что это любимое лакомство старого шорника. Тот чуть не каждый день справлялся, не поспели ли ягоды тутовника, расхваливал их на все лады, уверял даже, что их любил сам пророк Мухаммед и его сподвижники. Спустя несколько дней Байтеват спустил в яму лаган с тутовыми ягодами — у него хватило совести не взять себе ни одной. Старый шорник обрадовался угощению, как ребенок. Он возносил хвалу богу, молился за семью гончара. Повеселел, приободрился и настолько смягчился духом, что даже попросил прощения у Абдувахаба за все свои недобрые слова.

Однако, через неделю недуг дал себя знать с новой силой — старик, хрипя, корчился на своем тряпье, на губах у него розовела пена, — вскоре он, не приходя в себя, скончался.

Мирхайдар и Абдувахаб обмыли покойника, подвязали ему платком подбородок, завернули в ветхий халат… Они свершили над ним похоронный обряд, а утром тюремщики на веревках вытащили тело старика наверх.

В течение нескольких дней узники читали поминальные молитвы, они забыли об оскорблениях, которыми порой осыпал их старик, ничего не было в их сердцах, кроме скорби и жалости к этому бедняге, даже в зиндане молившемуся за Худоярхана! Он был мертв еще при жизни — слепой и покорный судьбе…

Мрачные мысли и чувства овладели узниками. Однажды Мирхайдар спросил:

— Как вы думаете, мулла-ака, выберемся мы когда-нибудь из этой ямы, или так и сгнием здесь, как старый шорник?..

— Друг мой, никогда не теряйте надежды! — сказал Шаши. — Надежда — луч в кромешной тьме. Мы с вами, как два зерна: пробьем землю, дадим ростки, одарим людей хлебом насущным… Я верю — палачам не удастся сгноить нас заживо, мы вырвемся на свободу, к солнцу, к людям!.. — Он задумался. — Одного я никак в толк не возьму. Ну, почему меня сюда упрятали — понятно: сильным мира сего не по нраву пришлись мои мысли о развитии просвещения в нашем крае, о дружбе с великим северным государством. Молчать же я не мог. Если бы даже мое тело разорвали на сорок кусков, я бы не отрекся от своих идей. Я сын своего народа, уста, и готов на любые жертвы ради его блага. Ну, а в чем ваша-то вина перед беком?.. Таких, как вы, простых тружеников, мужественных, честных, прямодушных, — несчетное множество. Уж тогда весь наш народ надо посадить в зиндан. Впрочем… для народа ханство и так — огромный зиндан:

— Мулла-ака, а Россия сильная?

— Это великая, могучая держава. Там такие чудесные города, какие вам и во сне не снились. Фетербур, Москов, Фсков…

Долго еще рассказывал Шаши гончару о России, пока не пришло время спать.

А утром наверху поднялся переполох — гремели кандалы, слышались суматошные голоса, тюремщики бегали взад и вперед.

Абдувахаб и Мирхайдар напряженно-вопросительно смотрели друг на друга.

— Как вы думаете, мулла-ака, что там стряслось?..

Абдувахаб Шаши, глянув вверх, пожал плечами:

— Ума не приложу!.. Вот уж с неделю в тюрьме неспокойно, — он пожевал кончики усов, наморщил лоб, левая его бровь подпрыгнула. — Ну-ка, пошевелим мозгами… Когда меня арестовали, наши войска под Ак-мечетью потерпели поражение и откатились назад. Так… Хан приказал Алимкулибеку задержать неприятеля в Туркестане, не пускать его дальше. По моим сведениям, такой же приказ получил и казахский бек Султан Садык. Но приказы приказами… Может быть, бои идут уже под Ташкентом?

Прошло еще два дня. Утром у отверстия появился Байтеват. Опустившись на колени, заглянул в яму:

— Что нового? — крикнул Шаши. — Что там происходит?

— А то и происходит… — мрачно буркнул тюремщик. — Освобождаем заключенных.

Абдувахаб вскочил на ноги, ликующе воскликнул:

— Да за такую весть вас надо бы облачить с ног до головы в новые одежды!

— Погодите радоваться, господин поэт, — ухмыльнулся Байтеват. — Вы пока остаетесь в нашем дворце. А вы, гончар, собирайтесь. Я сейчас схожу за веревкой, подниму вас, и скатертью дорога!.. Ступайте домой к жене и сыновьям.

Мирхайдар был так ошеломлен этой вестью, что долго не мог опомниться… Наконец, до его сознания дошло: он свободен. Свободен! Радость охватила его сердце, ему почудилось, будто в яме посветлело, даже мрачный Байтеват со своей недоброй ухмылкой казался ему в этот миг безобидным и безгрешным, как роза…

Он посмотрел на Абдувахаба — тот стоял, понурив голову. Но, поймав взгляд гончара, шагнул к нему и крепко, дружески обнял:

— Рад за вас, друг мой. Я знал, что так будет. От души поздравляю с освобождением!

В его голосе звучала искренняя радость, а лицо было печальное, бледное…

— Спасибо, мулла-ака, — как-то виновато произнес Мирхайдар. Велика милость аллаха — вы тоже выйдете отсюда. Чует мое сердце, скоро эта мрачная темница совсем опустеет. Правда одолеет кривду!

— Да исполнятся ваши слова.

— Видно, всевышний вселил милосердие в души тиранов…

— Милосердие!.. — невесело усмехнулся Абдувахаб. — Не хочу сказать ничего плохого о беке — я и скорпиону не желаю зла, но думаю, дело тут не в милосердии. Просто тюбетейка стала ему тесна, обстоятельства вынуждают его проявлять «доброту». Но как бы там ни было, а свобода — всегда свобода, и нет ничего светлей ее света! Прошу вас, окажетесь на воле, зайдите ко мне домой, скажите, что я жив, здоров и бодр духом.